Читать книгу - "Томми + Мерри и двенадцать дней Рождества - Элли Холл"

в красном костюме — фальшивка или что-то в этом роде. Однако я предпочитаю верить в великодушие людей, доброту и добросердечие наряду с возможностью чудес, особенно в это время года.

На лице Кэсси отражается несколько эмоций, прежде чем оно становится задумчивым, и она выдыхает через нос.

— Ох. Что ж... — Она заикается, словно не ожидала, что Мерри отправит мяч на дальнее поле, заступившись за себя.

— Ты можешь остаться здесь, но я была бы признательна, если бы ты говорила со мной более любезно, — добавляет она.

— Это из-за того носового платка?

— Это из-за того, как ты обращалась со мной с тех пор, как мы учились в колледже.

— А как я обращалась? — дерзит Кэсси, скрестив руки на груди.

— Как будто Мерри — раздражающая сестра, с которой ты можешь тусоваться, пока не появится кто-то, кого ты считаешь круче, а потом ты пытаешься выглядеть лучше, унижая ее, — говорю я на одном дыхании.

— Ты теперь заступаешься за нее?

— Всегда. — Я обнимаю Мерри и притягиваю ее ближе, а затем целую в макушку. Конечно, это рискованно, но я хочу, чтобы она знала, что мы выступаем единым фронтом против Кэсси и всего мира.

Мерри смотрит на меня с благодарностью в глазах.

— Спасибо.

— Все, что угодно для будущей миссис Коста.

— Я всегда знала, что вы двое идеально подойдете друг другу. — Она поднимает брови, затем с нервным смехом, указывающим на то, что она переходит от защиты к сожалению, добавляет: — Я видела тот ваш договор о браке, который вы, ребята, заключили.

Лицо Мерри вытягивается.

— Тогда почему ты пыталась добиться Томми еще в колледже?

Кэсси слегка приподнимает правое плечо, и смотрит на утоптанную снегом землю. Прочистив горло, говорит:

— Это нелегко признать, но, наверное, я ревновала. Я видела, как он смотрел на тебя, ждал тебя, души в тебе не чаял. Как ты всегда была такой заботливой и покупала ему кофе по дороге в класс или оставляла записки с шутками в его учебниках, чтобы заставить его смеяться.

— И из-за этого ты решила разлучить нас? — в ужасе спрашиваю я.

— Я просто завидовала, вот и все, — пожимает плечами Кэсси.

Мерри наклоняется к ней, как будто ожидая, что она объяснится или извинится.

— Да, хорошо, мне очень жаль. Я все это время чувствовала себя плохо, особенно в последнее время.

— Так вот почему ты пригласила нас обоих на свою свадьбу? — спрашивает Мерри.

Ее кивок в ответ медленный, застенчивый.

Мерри берет один из одиночных ломтиков пирога для продажи.

— Спасибо, что извинилась. Извинения приняты. Вот. Попробуй это.

Кэсси отмахивается от нее в то же время, как моя мама машет на прощание миссис Крингл и поворачивается к нам, выражение ее лица становится резким, что я слишком хорошо узнаю — почти так же, как раскусил эгоистичное поведение Кэсси. Наличие такого количества братьев и сестры заставило меня быстро изучить человеческое поведение. Я предполагаю, что мама слышала этот разговор.

— Тебе нужно съесть целый пирог, синьорина. Это подсластит твою остроту, — говорит она, очевидно, также услышав обвинение и извинения от Кэсси.

Она берет его и откусывает, потому что, когда моя мама говорит, ты слушаешь и выполняешь. Кэсси долго жует, потом ее глаза загораются. Набив полный рот, она говорит:

— Вау. Это действительно вкусно. Неудивительно, что Томми влюбился в тебя.

Неужели это так очевидно?

На щеках Мерри появляется восхитительней румянец

Мой взгляд задерживается на ней, и она смотрит на меня сквозь свои длинные ресницы. Теплое сияние уверенности растет в моей груди. Да, Мерри — женщина для меня. Так и должно быть. Как могло быть иначе?

Мы все болтаем еще несколько минут, но когда толпа на рождественском базаре прибавляется, Мерри и моя мама занимают свои места за столом.

Борясь с желанием поцеловать Мерри на прощание, я ухожу, направляясь в магазин, чтобы разжечь печь для пиццы — я осмотрел ее, и она в отличном состоянии, — поработать еще над несколькими рецептами, дождаться доставки и убедиться, что Нико не увиливает от своих обязанностей по складыванию коробок для пиццы.

Когда подхожу к своему грузовику, Роб Ласкер из «Кофе Хат» стоит, прислонившись к двери со стороны водителя и скрестив руки на груди.

— Могу я чем-то помочь? — Мой голос больше похож на предупреждающее рычание, чем на вежливый вопрос.

— Слушай, я уверен, что ты любишь свою пиццу и ту девушку с пирогами вон там, но я собираюсь сделать тебе официальное предложение уйти.

Сжимаю кулаки, готовый сбросить этого парня с самой высокой вершины горного хребта Хоук-Ридж.

— Уйти от Мерри?

Он резко выдыхает.

— Я возьму и ее тоже. Но я говорил о том, чтобы отказаться от коммерческого помещения на Мэйн-стрит. Я дам тебе пятьдесят штук, чтобы ты исчез и не оглядывался назад.

— Ни за что.

— Семьдесят пять?

Медленно, угрожающе качая головой, я сжимаю левый кулак.

— Сто тысяч? — спрашивает Роб.

Я становлюсь в стойку, готовый нанести удар, если этот парень скажет еще хоть слово. Пауло гордился бы мной.

Роб, должно быть, считывает гнев, исходящий от меня горячими волнами, потому что отходит подальше.

— Ладно, ладно. Сообщение получено. Ты не собираешься отказываться от своей жалкой маленькой пиццерии.

— Если я снова увижу тебя здесь, то получишь по лицу не только этими двумя кулаками.

Мужчина издает дрожащий смешок, а затем убегает.

Все еще кипя от злости, когда прихожу в магазин, я разжигаю печь и готовлю пиццу, которую назову в честь Мерри, в которую входит карамелизированный лук, слегка обжаренные яблоки, бекон, козий сыр, тимьян и легкий кленовый сироп. Мой телефон подает звуковой сигнал с сообщением и звонит одновременно, и я вытираю руки о фартук, повязанный вокруг талии.

Я отвечаю, когда ее имя прокручивается по экрану.

— Томми, пожалуйста, приезжай на базар. У нас проблема. — Тревога наполняет ее голос.

Оставив Нико за главного с краткими инструкциями не поджигать заведение, поскольку в печи для пиццы горит огонь, я мчусь к церковной парковке. Машины выстроились вдоль улицы, и толпа увеличилась в четыре раза с тех пор, как я ушел. Там едва хватает места, чтобы ходить.

Когда подхожу к киоску Мерри, в этот раз ее щеки порозовели не от восхитительного смущения, они покраснели от огорчения.

—