Читать книгу - "Некромант для изгоев - Ирина Камен"

Ноги подкосились, и я бы упала, если бы не Цербер, который уперся могучим плечом, не давая мне рухнуть. Он, шаг за шагом, почти потащил меня к тому месту, где еще секунду назад был непроницаемый барьер.

Теперь его не было, лишь пустота.

Я остановилась, едва дыша, и подняла взгляд на площадь. И увидела их.

Всех.

Они стояли секунду в ошеломляющей тишине, а потом – ринулись ко мне, все, абсолютно все, кто был на площади.

Фея, рыдая, бежала впереди всех, ее лицо было искажено ужасом. За ней мои ученики, ее ученики, с глазами полными слез и благоговейного ужаса. Лекари с сумками, их профессиональное спокойствие сменилось паникой.

Это была последняя капля. Стена, которую я выстраивала годами перед всеми, рухнула. Опора ушла из-под ног. Цербер, почувствовав это, издал протяжный, скорбный вой.

И я упала.

Не изящно, не медленно. Жестоко, тяжело, лицом в камень, разбивая и ломая нос.

Боль пронзила все существо, и тогда кровь хлынула наружу. Не только из ран, она текла изо рта, горькая и теплая, она заливала моей единственный видящий глаз, вытекала из ушей, струилась из носа. Я захлебывалась ею, не в силах сделать вдох.

Тьма сгущалась на краях зрения, поглощая мир. Я умирала.

И последнее, что я увидела, прежде чем тьма поглотила все – это его.

Кайл, мой брат. Он пробивался сквозь толпу, его лицо было мокрым от слез, а в глазах стояла такая вселенская боль и отчаяние, что ее невозможно было подделать. Он протягивал ко мне руку, что-то кричал, чего я уже не могла расслышать.

И в этой последней секунде, в агонии и крови, во мне не было ни злобы, ни ненависти. Лишь горькая, пронзительная жалость. К нему, ко всем нам.

А потом наступила тишина.

Глава 23

Фея

Все произошло так быстро. Одна секунда – она стоит, вся в крови, опираясь на Цербера. Следующая – она падает. Жестоко, беззвучно, как подкошенное дерево.

— Ириттель!

Мой собственный крик оглушил меня. Я рванулась вперед, не видя ничего, кроме ее бездыханного тела, истекающего кровью на земле. Но сильные руки схватили меня сзади, не давая сделать ни шага.

— Нельзя, мисс Лис! - это был голос одного из старших магов-лекарей. Его лицо было напряженным и испуганным.

— Отойди! Вся площадь, отойдите!

Вокруг началась суета. Лекари в магических халатах и с защитными амулетами осторожно приблизились к ней, но не смели прикоснуться.

— Что происходит? - закричала я, пытаясь вырваться, - Помогите ей! Почему вы ничего не делаете?!

— Ее магическое ядро нестабильно! - крикнул другой маг, его руки выписывали в воздухе сдерживающие руны, - Она на грани коллапса! Любое неосторожное прикосновение, любая внешняя магия может спровоцировать выброс некротической энергии! Она взорвется и убьет всех в радиусе ста метров!

Ледяная волна ужаса накрыла меня с головой. Взорвется? Нет... нет!

Я смотрела, как они осторожно, с помощью чистой силы воли приподняли ее тело на магические носилки из света. Кровь капала с них на камень. Она была такой... беззащитной, и такой смертельно опасной.

Рядом с ней, прижавшись к ее боку, выл Цербер. Три его головы были подняты к небу, и этот звук... он был полон такой бездонной скорби, что слезы сами потекли по моим щекам. Он пытался ткнуться носом в ее руку, но один из лекарей жестом отогнал его.

— И фамильяра не подпускайте! Их связь может быть катализатором!

Цербер зарычал, но не на них. Он понимал. Он чувствовал ее агонию и свою беспомощность. Он просто лег рядом с носилками, положив головы на лапы, продолжая тихо выть, его могучий бок вздрагивал.

— Твари... они просто исчезли... - прошептал кто-то из толпы.

— Это она заставила их исчезнуть? - дрожащим голосом спросил мой ученик Сэм.

— Она нас спасла, - тихо сказала Эсми, вытирая слезы с щек, - Она оттеснила их всех от барьера. От всех нас.

— Но почему она, - Лейла стояла неподалеку, ее руки были прижаты к лицу, - Почему она защищала нас? После всего...

— Потому что она не та, за кого мы ее считали, - хрипло проговорил Кайл. Он стоял поодаль, сжав кулаки, и смотрел на удаляющиеся носилки с таким выражением лица, будто его самого разрывали на части.

Носилки поплыли по направлению к лазарету, окруженные плотным кольцом магом, поддерживающих сдерживающее поле. Цербер поднялся и поплелся следом, его тень мрачно тянулась за ним.

Я осталась стоять, обняв себя, не в силах сдержать дрожь. В ушах стоял ее хриплый шепот: "Лучше мертвая, чем трус". И вой ее фамильяра.

Она умирала, не от ран, а от той самой силы, что всегда делала ее изгоем. И самое страшное было то, что мы, те, кого она спасла, не могли даже подойти к ней, чтобы сказать "спасибо" или "прости". Мы могли только смотреть, и надеяться, что ее жертва не будет напрасной.

"Держись, - мысленно послала я ей, вкладывая в эту мысль всю свою силу, всю свою веру, - Пожалуйста. только держись. Мы же только начали быть друзьями".

Дни тянулись, как смола. Темной, густой, бесконечной чередой. Академия погрузилась в гнетущую тишину, нарушаемую лишь шагами патрулей. Все разговоры шепотом, все взгляды – в сторону лазарета. Ранний, неофициальный траур висел в воздухе, давящий и безмолвный.

Приехала ее бабушка, советник Элиана. Она не была теперь властной и собранной. Она вошла в лазарет, и через несколько минут оттуда донесся сокрушающий душу, животный рев. Звук абсолютной, безутешной материнской боли. Услышав его, Кайл, стоявший у двери, сжался и, к моему удивлению, первым бросился внутрь. Я не слышала, что он говорил, но через некоторое время рыдания стали тише. Он вышел оттуда бледный, с пустым взглядом, но теперь постоянно находился рядом с бабушкой, молчаливая тень, разделяющая ее горе.

Мы дежурили у дверей ее палаты, все мы. Я, мои ученики, ее ученики, Лейла. Даже Торин приходил и подолгу стоял, прислонившись к стене, его лицо было каменной маской, но глаза всегда были на мокром месте. Мы сменяли друг друга, приносили еду, которую никто не ел, и просто ждали. Ждали, когда выйдут лучшие лекари, которых привезла бабушка, и скажут... что-то, любое слово.

Но дверь не открывалась, из-за нее доносилось лишь сдержанное бормотание и странное, слабое свечение магии. Никаких новостей, только тягостное ожидание.

И было еще одно существо, которое страдало, пожалуй, сильнее