Читать книгу - "У роз нет запаха и вкуса - Лея Болейн"

С хозяином и свидетелем его убийства.

— Я ничего никому не скажу, — торопливо забормотала я. — Ничего и никому! Вы… вы же знаете, как я его ненавидела. Вы…

Леди Элона махнула спицей — и она развалилась в её руке. Кусок гипсовой лепнины, размером с яблоко, шлёпнулся между нами на пол.

— Ты такая же, как и он, — потеря оружия её не испугала. — Такая же. Ненавижу вас.

— Да нет же, леди…

Она меня не слушала. Стены шатались, но леди Элона почти не обращала внимания на странное поведение дома.

— За что вы ненавидели Мортона? — не то что бы я действительно хотела это знать, по-моему, всё было очевидно, но я надеялась на то, что мне удастся её переключить. — За то, что он заставлял вас… смотреть?

— «Заставлять» было единственным видом взаимодействия, которое он признавал, — тихо сказала леди, неотрывно наблюдая за мной, точно за диким зверем. На что она рассчитывает, задушить меня голыми руками? — Между нами десять лет разницы. Мы часто оставались дома одни, когда я была маленькой. Мои родители умерли рано, я проживала в Койнохолле с детства. А слуги… слуги и тогда его беспрекословно слушались. Он меня… заставлял. Можете представить себе, что способен вытворять с шестилетним ребёнком изобретательный шестнадцатилетний юноша, начисто лишённый хотя бы крох нравственного сознания? Я была его подопытным зверьком.

О, да, я знала Мортона и могла себе представить всё, что угодно, хотя и не хотела этого представлять. Возможно, мне стоило поблагодарить его за то, что у нас не было детей, которые могли бы стать жертвой его отвратительных фантазий.

От этой мысли я перешла к другой.

Ребёнок.

Мортон хотел избавить меня от ребёнка… ребёнка Вильема. Ребёнка, который может унаследовать мой дар. Ребёнка, существование которого я ещё не успела осознать…. которого могут у меня отнять. Отнимут, если станет обо всём известно. А оно непременно станет, слуги уже видели, как рушится дом. Слуги знали, что мы здесь втроём. Я должна бежать, немедленно.

В смерти Мортона могут обвинить меня!

— Нужно уходить! — оборвала я леди Элону, продолжавшую самозабвенно вспоминать прегрешения Мортона. — Уходим, скорее!

— Нет! — она отшатнулась от меня. — Ты… ты должна остаться. Ты сдохнешь вместе с ним.

Под нами заскрипел пол, мебель падала, запах гари становился всё явственнее.

— Род Койно должен сдохнуть! — твердила леди Элона, как безумная. — Ты, он и ваше исчадье. Оно не должно выбраться из твоего чрева, уж в этом Мортон был прав. Больше никто и никогда не будет меня ни к чему принуждать. Никто и никогда!

— Я ни к чему принуждать вас и не собираюсь! — попыталась я её перекричать. — Это ребёнок не Мортона! Не Койно! Слышите вы меня?!

Она не слышала.

— Он сказал мне сегодня утром, что возьмёт какого-то ублюдка, потому что у него должен быть наследник, что я должна буду возиться с ним, я, а не ты! Он сказал, чему она сможет научить моего ребёнка?! А я не хочу! Если бы не он, у меня могла бы быть своя, своя жизнь! Свои дети… А ты!

Деревянная балка, рухнувшая с крыши, оборвала её речь. Меня затошнило, но ещё пару секунд я смотрела, как слепо подрагивает её рука, торчащая из-под дерева, как расплывается тёмно-бордовая лужа там, где предположительно, должна была быть голова женщины. И тем не менее, я бросилась бы, наверное, поднимать балку, если бы следом за не ней не полетели бы новые.

Дом рушился, как карточный домик, а пламя захватывало всё новые и новые участки. Я торопливо наклонилась, стянула обручальный браслет — Мортон злился, если я оставляла его в комнате — и надела на запястье леди Элоны. Выскочила из комнаты, молясь, чтобы не встретить слуг.

Слуг не было. Мне везло.

Я успела взять документы на имя Элоны Крийшентвуд в её комнате в секретере, накинуть её тёмный плащ и выбраться из Койнохолла, прежде чем дом окончательно рухнул. В общей суматохе никто не заметил моего побега. По прошествии времени я подала документы на наследство от имени леди Крийшентвуд, одолжив у перепуганной всем произошедшим Саманты денег на первое время и комнатку во флигеле для слуг. Не знаю, как у меня всё это вышло, но меня грела мысль о том, что я действую не для себя — для моей будущей Роуз.

Мне было двадцать пять, и я хотела этого ребёнка, эгоистично и безрассудно — с одной стороны, и совершенно сознательно — с другой. Юному Вильему, разумеется, не было необходимости знать о нём. Я не хотела портить ему жизнь или рисковать в том случае, если его таинственный могущественный отец выступит против того, чтобы иметь ещё одного незаконного наследника. И менее всего я хотела привязывать Вильема к себе чувством долга. Я же сама соврала ему, что у меня не может быть детей. Мне и отвечать.

…Но я, конечно же, понимала, что он может возникнуть на моём пороге — хотя бы потому, что он жив, и мы по-прежнему живём в одной стране. И вот сейчас я стояла перед ним, стараясь не выказывать страха, смятения и всего остального, крепко спавшего в моей душе все эти шесть долгих лет, но пробудившегося вмиг. Он повзрослел, возмужал, стал выглядеть крепче, а в уголках губ таилась саркастично-разочарованная усмешка, которой не было ранее. Роуз вжалась спиной в мои ноги, я положила руку ей на плечо. И сказала первой:

— Привет, Вильем.

Глава 22

Словно чувствуя моё состояние, Роуз настороженно молчала, глядя на нас снизу вверх.

— Пропусти, поговорим в доме, — сказал Вильем негромко. Нет, пожалуй, никакой усмешки в нём не было, как и намёка на улыбку, просто он действительно был совершенно ошеломлён. И то, как просто он это сказал… не так, как пробормотал бы раньше, залившись краской и отведя глаза в сторону, сказал на равных, лучше любых слов демонстрировало, как много времени прошло. Прошло, почти стерев разницу между нами.

…не знаю, какой Вильем нравился мне больше. Нравился? Наверное, да. Тогда я была влюблена в него со всей страстью, какая скопилась внутри меня за долгие годы, не находя иного выхода, но сейчас… За эти шесть лет у меня не было мужчины, и если первое время я безумно скучала по Вильему, по его прикосновениям, голосу, взгляду, то потом смирилась с одиночеством. Успокоилась. Забылась в хлопотах с Роуз, в мелких делах. Но он всё ещё очень мне нравился, и если бы можно было