Читать книгу - "Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй"

Они сняли верхнюю одежду, шарфы и перчатки почти рывком, потом устроились за маленьким колченогим столиком, сжав колени, чтобы успокоиться. Из радиоприемника звучала тихая мелодия Глена Миллера[15]. Как и везде в Берлине.

Несколько одиноких девушек с ничего не выражающими лицами и яркими губами бесцеремонно уставились на Макса. Девушки такого сорта днем одевались в старые тряпки с плеча мужа, отца, брата, погибших на фронте или сгинувших в советских лагерях для военнопленных. Зато к ночи они завивали волосы, надевали тугие корсеты и отправлялись на поиски военных, рассчитывая получить что-либо из продовольствия, чтобы накормить своего ребенка или для продажи на черном рынке. Мужчина стал объектом охоты, а тело, зачастую с целым букетом венерических болезней, — таким же товаром, как и все остальное.

Макс не переставал смотреть на Ксению, но она не могла понять, что именно выражают его глаза.

— Что с тобой? — смущенно спросила она.

— Тебе нужно уехать отсюда. Для Берлина ты слишком живая, слишком красивая.

— Я приехала за тобой, Макс. Без тебя моя жизнь не имеет никакого смысла.

Он сдвинул брови.

— А Наташа? Как можешь ты говорить так, когда у тебя есть дочь, которая очень нуждается в матери?

— Она также нуждается и в отце.

Он отвернулся, видимо, раздраженный, и попросил подошедшего официанта принести две порции коньяка.

— У нее уже есть отец, не так ли? — сказал он колющим тоном. — До сих пор Водвуайе прекрасно справлялся с этой задачей. Зачем его менять?

— Габриель мертв. Он застрелился в первый день освобождения Парижа. Я сказала Наташе, что он умер от сердечного приступа.

Целый шквал эмоций пронесся по лицу Макса. Он дотронулся до рук Ксении, которые она сложила, как при молитве.

— Как это случилось?

— Он все узнал про тебя и меня. Давно уже догадывался. Это мучило его, но, к счастью, он ничего не сказал Наташе. В тот день он угрожал мне револьвером. Есть такая зловещая игра, когда раскручиваешь барабан револьвера с одним патроном, приставляешь ствол к голове и нажимаешь на курок. Мне повезло. Ему — нет.

Она побледнела, и две морщины появились по обе стороны рта. Никогда она не сможет забыть холод оружейной стали возле виска. Одна пуля. Она могла умереть и никогда больше не увидеть Макса.

— Он спросил, люблю ли я тебя, — продолжила она. — Я сказала ему правду, и ее груза он не вынес.

Макс покачал головой. Смерть Габриеля его не взволновала, но он догадывался, что Ксения что-то скрывает от него. Может быть, чего-то стыдится. Когда-то он не понял странные отношения, которые были у них с мужем. Для него Водвуайе навсегда останется человеком, которого выбрала Ксения, когда носила его ребенка, вместо того чтобы остаться с ним, и тогда, после их встречи спустя несколько лет.

— Как отреагировала Наташа? Ты говорила, что она любила его, что он был замечательным отцом, — сказал он, не пытаясь скрыть горечь.

— Тяжело. Я не знала, как ее успокоить. Я не могла сказать ей правду, поэтому солгала. Не смотри на меня так… Да, я солгала. Знаешь, я не горжусь этим, но я не такая, как Наташа или ты. Твоя дочь очень на тебя похожа. Вы оба любите правду. Тем лучше для вас, однако не всякую правду можно говорить. Каждый имеет свои слабости, не так ли? К счастью, Феликс смог найти слова, чтобы утешить ее. Мне кажется, что их отношения изменились. Наташа пытается скрывать это от меня, но я же вижу, что между ними нечто большее, чем просто дружба.

Макс на некоторое время закрыл глаза, пытаясь унять такую же боль, какую испытывала и Ксения. Достаточно было упомянуть имя Феликса, чтобы перед внутренним взором возник образ его матери. Испытывая эту боль, они на время забыли о собственных чувствах, думая о той ужасной драме, которая обрушилась на Сару Линднер-Селигзон, первую любовь Макса, женщину, храбростью и прямотой которой Ксения восхищалась. Нацистский режим разорвал семью надвое.

— Ты знаешь, что с ней случилось? — прошептала Ксения. — Ты смог выйти на ее след?

— Да. Проводника, который взялся перевести их через швейцарскую границу, предали. Мы с Фердинандом так и не узнали, что именно произошло. Знаем только, что в тот же день Сару, Виктора и малышку Далию арестовали и отправили в Аушвиц.

— О Боже, — прошептала Ксения, внезапно почувствовав головокружение.

Она предполагала худшее, но не то, что она услышала от Макса. Он сидел на стуле, наклонившись вперед, со строгим выражением лица.

— Ты уверен? Может быть, это ошибка?

— Нет. Это первое, что я попытался узнать, вернувшись в Берлин. Один английский офицер помог мне в поисках информации. Я не знаю всех подробностей, но наверняка знаю одно: никто из них не выжил. Виктора и Далию отправили в газовую камеру вскоре после прибытия в лагерь. Сара прожила дольше… Одна выжившая узница подтвердила ее гибель в день освобождения лагеря. Тебе придется рассказать об этом Феликсу и Лили.

Ксения задрожала. Понадобилось время, чтобы она смогла справиться с эмоциями и успокоиться.

— Да, да, конечно.

Они замолчали. Макс вспомнил трепетный силуэт Сары, какой он ее увидел впервые в салоне на верхнем этаже Дома Линднер, одетую в элегантное платье из крепдешина бледно-серого цвета, модель которого была нарисована ею самой. Нитка жемчуга висела на шее. И ей, и ему было чуть больше двадцати лет, они любили друг друга как сумасшедшие, но она предпочла выйти замуж за другого человека. В то время это его опечалило, он даже страдал, но Сара оказалась права. Он понял это, когда встретил Ксению Осолину, одну из тех женщин, мимо которых мужчина не может просто так пройти.

Тем не менее Сара продолжала оставаться частью его жизни. Он обессмертил ее детей в своих фотографиях, сделанных на их вилле в Грюнвальде, по мере возможности разделял счастливые моменты, ставшие такими редкими и ценными, когда нацисты пытались душить страну. И в тяжкие минуты Макс тоже старался быть рядом. Чувство, которое Макс и Сара испытывали друг к другу, было исключительным. Они любили друг друга, но смогли вернуть друг другу свободу и стать друзьями, настоящими и нежными.

Ксения смотрела на красивое лицо любимого мужчины, на начинающую заживать рану на виске. За время, прошедшее с момента возвращения из лагеря, он восстановил силы, но черты его лица по-прежнему оставались словно изрезанные ножом. Она подавила желание погладить его по голове, на которой уже немного отросли волосы. Глядя в его туманные глаза, она понимала, что он думает о Саре, к которой ни капли не ревновала, а только грустила, думая о ней. Макс носил траур по женщине, которую он любил. Ксения разделяла его скорбь, представляя озабоченное лицо Феликса, темные глаза Лили.

Гарсон поставил перед ними бокалы. Пламя свечей освещало напиток чайного цвета. Макс заставил себя улыбнуться.