Читать книгу - "Развод в 40. Счастье на десерт - Лия Пирс"

бумаге оказался исключительно его владением. «Волшебным образом» выяснилось, что все те доверенности и договоры, что я подписывала по его просьбе «для галочки», «для отчётности перед партнерами», на деле лишили меня всех прав. Формально я была не партнером и соучредителем, а всего лишь наемным работником с символической зарплатой. Олег, видимо, готовился к такому повороту давно и обстоятельно.

Нам с дочерью осталось только то, что он юридически не мог отобрать: бабушкина квартира, которую она оставила мне в наследство, и мои же, отложенные по крохам, небольшие накопления. Всё.

После заседания Олег даже не посмотрел в мою сторону. Он деловито встал, поправил галстук и направился к выходу. У двери его уже ждала та самая «женственность» — рыжая девица в ослепительно–красных шпильках и коротком пальто. Поймав мой взгляд, она улыбнулась мне сладкой, улыбкой победительницы школьной олимпиады по глупости.

Я осталась одна в пустом, пропахшем пылью и законностью коридоре суда и поймала себя на странном ощущении, будто я только что вышла из кинотеатра, где два часа показывали невыносимо скучный, предсказуемый фильм, а я–то наивно купила билет на эпическую драму.

Мне было дико, до физической тошноты обидно, но сильнее было другое чувство — жгучее, почти истеричное желание поскорее вычеркнуть этого мужчину из своей жизни. И в глубине души, как крошечный лучик в конце туннеля, теплилась мысль: «А может, оно и к лучшему?»

* * *

Вернувшись домой, я не могла усидеть на месте. Меня будто током било изнутри. Я металась по квартире, из угла в угол, как зверь в клетке. Я пыталась занять себя чем угодно, лишь бы не думать. С яростью выдраила до блеска все полки, которые и так сияли. Перебрала белье, с остервенением швырнув в мусорный пакет его забытые носки и старую футболку. Я собрала все вещи, что хоть как–то напоминали о нем: подаренные им книги, смешную кружку с надписью «Лучшей жене», совместные фото в рамках — все полетело в тот же пакет, который я с чувством глубокого удовлетворения вынесла на мусорку.

К вечеру физическая усталость начала брать верх над душевной бурей. Я почти успокоилась. Почти, и тогда я открыла холодильник.

На полке, в прозрачной пиале, на меня смотрели вишни. Те самые, оставшиеся от того злополучного пирога. Без тени сожаления, на одном дыхании, я схватила тарелку и отправила ее прямиком в ведро. Стекло звякнуло о пластик, ягоды рассыпались по пакету, как брызги крови.

И вдруг мне дико, до спазма в горле, захотелось заварных пирожных. Нежных, воздушных, с ванильным кремом. Тех, что я обожала в детстве и не пекла лет пятнадцать, потому что Олег не любил «эту молочную муть».

Я полезла в дальний шкафчик за мукой. Руки сами помнили все движения: сколько ложек масла, как растопить шоколад, как варить крем, чтобы не свернулся. Просеивая муку, взбивая яйца, я ловила себя на том, что губы сами собой растягиваются в улыбке. Это простое, почти медитативное занятие возвращало мне ощущение контроля и вкус к жизни.

Я так увлеклась, что не услышала, как хлопнула входная дверь.

— Мам? — донесся из прихожей голос дочери. — Это мы.

— Кто мы? — отозвалась я, не отрываясь от взбивания крема.

— Я и Кузя.

Саша появилась на пороге кухни. В ее руках, прижатый к груди, сидел… комочек. Маленькое, черное с белыми пятнышками создание с огромными испуганными глазами и взъерошенной, словно после электрического разряда, шерсткой. Он целиком помещался на ее ладони.

— На какой же помойке ты это откопала? — выдохнула я, вытирая руки о полотенце.

— Мам, он вовсе не с помойки! — возмутилась Саша, прижимая котенка к себе. — Он слонялся возле нашего универа. Один одинёшенький, такой тощенький и грязненький. Я спасла его от верной гибели под колесами какого–нибудь джипа, а он теперь будет скрашивать твои дни, пока меня нет и спасать от навязчивых мыслей о том, что папа поступил как последний…

— Саш, не надо, — мягко перебила я ее. — Он все–таки твой отец.

— Да, и это знание не отменяет факта, что он поступил подло и низко, — парировала дочь, ее глаза блестели от непролитых слез обиды за меня.

Она подошла ко мне, осторожно, чтобы не раздавить котенка, обняла одной рукой и нежно поцеловала в щеку. Ее холодный нос коснулся моей кожи, и от этого простого, детского жеста что–то теплое и живое растеклось по моей израненной душе.

И тут ее взгляд упал на противень.

— О–о–о! — ее лицо мгновенно просияло. — Это те самые, твои заварные? С шоколадом?

— Да, — улыбнулась я, гладя котенка по крошечной спинке. Он дрожал, как осиновый лист. — Давай бегом мой руки. И этого… Кузю тоже помой, а то он больше похож на маленького демона. Потом будем пить чай, а я тебе еще с собой заверну.

Глава 4

Спустя неделю я окончательно поняла, что Сашин Кузя — это не просто милый комочек шерсти, а полноценное существо с характером Наполеона и целым ворохом медицинских проблем. Наша жизнь превратилась в полевой госпиталь.

Сначала мы объявили войну блохам. Квартира напоминала зону карантина: повсюду валялись пропитанные специфическим химическим запахом полотенца, одноразовые пеленки и пузырьки с каплями, которые нужно было аккуратно капать на холку этому крошечному, яростно шипящему созданию. После каждой «процедуры» Кузя смотрел на меня взглядом, полным самого черного предательства, и забивался под диван.

Потом пришлось лечить глаза. Они у него загноились и стали похожи на узкие щелочки. Я по часам закапывала ему противовоспалительные капли, и он, бедный, сидел смирно, лишь тихо попискивая, будто спрашивая, за что ему все это.

И как финальный аккорд — начались проблемы с желудком. Видимо, нервы, смена корма или последствия уличной жизни. Котенок жалобно мяукал, отказывался от еды и засыпал у меня на коленях, совершенно обессиленный, доверчиво утыкаясь мокрым холодным носом в ладонь. И хоть я и ворчала, что это Сашино «спасение» сведет меня в могилу, забота о нем не оставляла времени на самосожжение. Нельзя было бесконечно прокручивать в голове фильм с участием Олега и его рыжей спутницы, когда перед тобой живое, страдающее существо, которое целиком и полностью зависит от тебя.

Вечером, после очередной стирки горы полотенец, я в изнеможении плюхнулась на диван с чашкой горячего чая и тут же зазвонил телефон.

— Привет, мам, как дела? — бодро, с легкой фальшью в голосе,