Читать книгу - "Ты – мое наказание - Наталья Юнина"

– Там это где?

– Так в хате Женькиной.

До дома покойного мы доходим довольно-таки быстро. Я, в отличие от Насти, не теряю ее из поля зрения.

– Проходьте, – доброжелательно произносит старушка.

– Стойте, тетя Маша, – неожиданно произносит позади стоящая Настя. – Вадиму Викторовичу лучше снять обувь, он вступил в коровью лепешку и вытер ботинки не до конца. Держите тапочки, – кажется, в них, судя по запаху, кто-то сдох. Вот тебе и Настенька.

– Спасибо. А чьи они, Настенька?

– Так Женины. Любимые, между прочим. В последнее время он их не носил. Ну, вы, наверное, знаете, ему же конечности отрезали, потому что стопы начали смердеть, – великолепно. – Ну там язва или шо-то такое. Ну вы же знаете. Одевайте, – напирает Настя, чуть ли не в нос пихая мне тапки. – Не стесняйтесь.

– Надену. Спасибо.

Настя не только чудная деревенщина, но, как и следовало ожидать, безграмотная. Ладно, главное, что без гэканья.

Каким-то чудом надеваю на себя смердящие тапки и перевожу взгляд на выжидающую девчонку.

– Удобные?

– Хороши. Надо прикупить себе такие же.

– Так забирайте. Женя был бы рад.

– Непременно заберу. Люблю грязно-розовый цвет.

– Хотите я вам еще какую-нибудь его обувь достану? – горю желанием. Теряю фору, ибо я совершенно не понимаю троллит ли меня малявка или в деревнях так принято. – Или что-нибудь еще на память о нем?

– Не стоит, Настенька. Тапок будет достаточно.

– Вспомнила, – вскрикивает девчонка, поднимая вверх указательный палец. – Гомогенизация!

Как там говорят, вся жизнь пронеслась перед глазами? Господи, помилуй меня грешного. Пусть мне это показалось.

– Что?

– Гомогенизация! – нет, я определенно впал в немилость Всевышнего. Не показалось. «Гэ» и еще раз «гэ». Такое звучное. От души. – В кроссворде был недавно вопрос, а я забыла, как называется процесс, при котором происходит измельчение и равномерное распределение компонентов внутри жидкой или полужидкой среды. И вдруг вспомнила. Гомогенизация!

– Гомо…Гена…Гитлер капут…

Глава 2

Глава 2

А ведь еще недавно я считал наказанием старшенькую сестрицу, намеченную мне ранее в супруги. Однако, все познается в сравнении.

– Вы сказали Гитлер? – да за какие грехи мне досталось это гэкающее недоразумение?!

– Вам показалось, Настенька. Я сказал, что у вас очень красивый платок. Вам идет.

Опускаю взгляд на тапки. Что хуже? Заразиться грибком и еще какой-нибудь хворью, или пройти в носках по грязному полу? Пожалуй, первое.

Вот теперь меня не упускает из виду Настя, пристально наблюдает за тем, как я снимаю смердящие тапки.

– В них жарковато. Я лучше в носках.

– Это вы зря.

Почему зря, я понимаю спустя несколько шагов. Плевать, что белые носки станут черными. А вот то, что деревянный пол в комнате, вероятнее всего, именующейся гостиной, окажется липким, проигнорировать невозможно.

Я шага не могу ступить нормально. Здесь что, пол клеем обмазали?! Собравшиеся за длинным столом гости то и дело косятся на то, как я пытаюсь оторвать ноги от пола. Эвакуируйте меня уже кто-нибудь отсюда.

Наконец, усаживаюсь на хлипкую табуретку рядом с Настей. Ощущение, что я здесь в качестве экспоната. На меня пялятся все, кому не лень. В принципе, логично. Моя оплошность заключается в том, что я в белоснежной рубашке, пиджаке и брюках.

Мужик, явно пребывающий в алкогольном угаре не первый день, встает из-за стола и поднимает рюмку с наигранным «помянем Женьку». Скорби на лицах я не вижу ни у кого. Похоже, единственный повод здесь собраться – напиться и набить пузо. Хотя, у одной бабки появился еще один повод – пускать на меня слюни.

Все начинают уплетать за обе щеки еду, я же впадаю в откровенный ступор. А как расположить к себе деревенщину? И можно ли слепить из нее ту, которая будет соответствовать моему статусу. А самое главное, возможно ли вывести деревню из деревни, а если быть точнее, убрать из ее речи гэканье?

– Горошка? – тут же огорошивает меня, мать ее, Настенька.

– Что? – осторожно переспрашиваю я.

– Горошка наложить? – Святые угодники, за что мне такое счастье привалило? Наложили, так наложили счастья от души. – Ну, оливье. Салат.

– Накладывай, – обреченно произношу я.

В тарелку тут же плюхается ложка салата. Плюхается в прямом смысле, ибо салат плавает в майонезе. Теперь с загрязнённым от майонеза пиджаком я выгляжу определенно ближе к народу. Вторая ложка попадает в мою тарелку так же. Почему у меня такое чувство, словно моя, к несчастью, будущая фиктивная женушка делает это специально?

– А горяченького наложить? – лучше рот с мылом вымой. А еще предпочтительнее сотри из памяти «гэ».

– Положи.

На моей тарелке сразу же появляются котлеты, плавающие в жиру, и гора отварного картофеля. Ну и вишенкой на торте становится нечто, напоминающее жареное сало. Ан нет, это еще не вишенка. Самый смак, когда Настя поливает картофель жиром.

А вас, поджелудочная и печень, я попрошу остаться. Невероятным усилием я заставляю себя отправить наваленное в тарелку в рот.

Я не знаю, как это объяснить, но жирное месиво на вкус очень даже неплохо. Однако, еда у меня все же застревает в горле, когда Настя берет руками кусок скумбрии, высвобождает его от костей и отправляет в рот. А следом откусывает половину репчатого лука. Только сейчас замечаю насколько все запущено.

Ясное дело, о маникюре в деревне никто не заботится. Но большой и указательный палец в каких-то темных трещинках, про ногти и говорить не приходится. Даже если все пойдет по одному всем известному месту, надо забирать отсюда девку. Не хочет – заставим.

Одной скумбрией и луком дело не заканчивается. Гулять так гулять, а если точнее, вонять, так вонять. Следом идет бутерброд со шпротами и на закусь зубчик чеснока. Ан нет, три зубчика.

Надо налаживать контакт. Надо. Тянусь вслед за бутербродом и аналогично отправляю в рот чеснок и лук. Ядреный, аж слезы из глаз. Закусываю хлебом и в этот момент ощущаю на себе пристальный Настин взгляд.

– А у вас часто там застревает что-нибудь?

– Где там?

– Ну, в волосиках.

Мне кажется или она как бы случайно опустила взгляд на мой пах? Сейчас, благо, смотрит в лицо.

– У меня там ничего не застревает.

– Никогда-никогда?

– До этого дня никогда.

– Рыбой,