Читать книгу - "Странное наследство - Виктория Джоунс"

Девушка собиралась откликнуться, узнав искаженный эхом голос Рони Уолкотта, своего двоюродного брата. Но тут же замерла, услышав еще один голос:

— Оливер! Вернись немедленно!.. Этот мальчишка допрыгается! Я отвечаю за тебя перед людьми, Оливер!.. — полный ярости голос Берни Дугласа! Опекуна! И эхо, глупое эхо снова и снова передразнивает его:

— Медленно!.. Медленно!.. нно!.. Прыгается! Прыгается!.. рыгается!..

Оливия не привыкла, чтобы ей приказывали! Раньше приказывала только она!.. Бабушка и бездетные проститутки выполняли все ее требования и баловали. Потом, став старше, она самостоятельно избавилась от дурной привычки повелевать старшими. Но до сих пор терпеть не могла, когда кто-то пытался приказывать ей, помыкать ее волей по собственному усмотрению!

— Ты слишком требователен к мальчику! — недовольный голос Рони Уолкотта. — Даже индейских юношей приучают к такому, что ему довелось увидеть сегодня, не сразу! Скорее всего, малыш потрясен жестоким отношением к лошадям!

Рони злится на Дугласа, потому что заботится о ней!.. Сердце наполняется благодарностью к двоюродному брату. Рони! Дорогой, добрый Рони Уолкотт! Родной Черный Ягуар с золотисто-зеленоватыми хищными глазами. Только Оливия здесь знает, какое доброе и отзывчивое сердце у Ягуара Рони Уолкотта!

— Что-то ты, Уолкотт, слишком заботишься о мальчишке?! О красавчике Оливере! Он тебе нравится, да?

— Поостерегись распускать свой грубый язык, патрон Берни Дуглас! Твои подлые предположения позорны! Малыш не виноват в том, что в твоей жизни не все сложилось так, как хотелось бы тебе! Будь помягче с людьми, и они ответят тебе любовью и признательностью!

— О, какие мы нежные и ранимые! Ты же индеец, Рони! Охотник! Не знаешь разве, что жизнь сурова и требовательна?!

— Пытаешься оправдать собственную ожесточенность жизненной необходимостью?! И думаешь, что прав?! Да нет, скорее — веришь, что прав только ты! Ты один!

— Прекратите! Не ссорьтесь! — Оливия выходит из-под каменного карниза. Она устала! Устала от неоправданной ожесточенности этого человека!.. Усталость вопиет о себе во всем облике поникшего от невзгод существа. — Отстаньте от меня! Не ссорьтесь!

— …тесь!…тесь! — снова вторит эхо.

— Я здесь! — тихо говорит Оливия, поднявшись на обрыв.

— Ты, верно, решил сегодня утопиться от сострадания к несчастным лошадкам, Оливер?! — насмешливо вопит Берни Дуглас. Однако в голосе его слышится неподдельное облегчение. Этот чувствительный, нежный, ранимый и такой строптивый подросток жив!

— Уходи, Берни Дуглас! Пока ты здесь, я не пойду домой! — Оливия стоит на самом краю обрыва, готовая ступить всего только один шаг. Один шажок назад, и она полетит на каменные плиты речного ложа. — Уходи, Коновал! И не попадайся мне на глаза! Хотя бы сегодня! Прошу тебя! Пожалуйста!

Они стоят напротив друг друга, словно два непримиримых врага. Ненависть плещется во взгляде Оливера Гибсона! Непонимание и ярость вскипает во взгляде Бернарда Дугласа!

— Твоя бабушка назначила меня твоим опекуном, Оливер!

— Я предпочел бы оказаться под опекой Рональда Уолкотта! Он человечнее тебя в сто раз! Я тебя ненавижу все больше и больше, мистер Дуглас! Сэр Ледяное Сердце!

— Я не оставлю тебя с ним наедине! Я за тебя отвечаю, Олив!

Берни делает короткий шажок навстречу. Оливия переставляет ногу назад. Теперь ступня правой ноги висит над обрывом, опираясь лишь на пальцы. Маленький камешек отрывается от края обрыва и долго летит вниз, постукивая по выступам. Потом с легким всплеском уходит в воду.

— Хорошо, хорошо! — Берни пятится, вновь уступая ей. — Я уйду! Уже ушел! Возвращаюсь домой! — голос Дугласа отдаляется. Молодой человек уходит по тропинке в сторону ранчо.

— Когда-нибудь я его убью! — Оливия обнимает Рони, прижимается к нему, кладет голову на плечо. — Рони! Рони, я хочу домой! К бабушке! К отцу!

— Но ты же знаешь, что бабушки нет! Она умерла! К ней уехать невозможно, Олли… Невозможно! Ты так убиваешься, что, наверное, ее душа на Небесах истекает кровью от сострадания!.. Оливия! Сестренка моя! — Рони гладит ее по курчавым волосам. — Ты и впрямь пропахла дымом кузницы и ужасом мустангов, приручаемых человеком!

— Рони, ты ведь понимаешь — о чем я! Почему же он такой тупой и недогадливый?! Почему такой жестокий?.. Им ведь больно, когда приколачивают подковы?! Да? Потому они и рыдают, точно брошенные дети! — Оливия отстраняется и вопросительно заглядывает индейцу в лицо.

— Им больно, когда их клеймят! Но когда приколачивают подковы, то не больно! Их просто пугает запах горелого рога и раскаленного железа! Огонь в горне! Шуршание мехов! Скрип рычагов!.. Лошади, единственные животные, прирученные человеком, панически пугаются открытого огня! Даже глупые курицы и те не так страшатся пламени! — охотник говорит уверенным, успокаивающим тоном.

— Откуда ты это знаешь, Рони?! — Оливия тяжело вздыхает, шмыргая носом. — Откуда?

— Тебе бывает больно, когда ты остригаешь себе ногти? — индеец берет в руку ее ладошки. — Или когда укорачиваешь волосы? Ну, вот! Совсем не больно, так? — двоюродный брат вытирает шершавой ладонью слезы со щек Оливии.

— Правда?! — на душе мгновенно становится спокойнее. — Ты не врешь, Рони? — она щурится, вглядываясь в лицо брата, освещенное красноватым светом луны.

Ночное светило всходит над горами, поднимается огромным багровым диском. Спустя час-полтора луна достигнет зенита, станет маленькой и серебристой. И на земле все будет сиять серебром, словно выкованное искусными руками ювелира.

— Пойдем к загонам и посмотрим на мустангов! — предлагает охотник. — Я захватил две лепешки! Правда, миссис Лиззи дала мне их, чтобы я угостил тебя! Но ты же хочешь убедиться, что кони без боязни подойдут к нам с тобой, верно?!

— Да! — неуверенно соглашается Оливия. — Пойдем!.. Но одну ты отдашь мне, ладно, Рони? — и выхватывает у него на ходу пахнущую кукурузным маслом лепешку, пышную, румяную, с коричневыми подпалинами. Впивается зубами в хрустящую корочку, давится от жадности.

— Не спеши!.. Проголодалась, маленькая! — Рони идет впереди, раздвигая ногами высокую траву. Он в тонких индейских мокасинах, подвязанных у щиколоток сыромятными ремешками. Роса с травы брызжет в стороны, серебряными искорками исчезает на земле. Охотник сильно и заливисто свистит. И Оливия смеется от радости, потому что на его свист какой-то мустанг отзывается мягким приветливым ржанием.

— Иди сюда, черненький! — зовет девушка, протягивая руку с остатком лепешки. — Иди сюда, хороший! Возьми! Возьми! — она ставит ноги на нижнюю перекладину, поднимается над загородкой, придерживаясь левой рукой за столбик.

— Смотри, какая красавица! — Рони тоже протягивает кусок лепешки. Кобылка охотно подходит ближе, обнюхивает руку индейца, дышит ему в лицо. Потом осторожно * откусывает от мягкого пахучего ломтя.