Читать книгу - "Верну любовь. С гарантией - Наталья Костина"

— Галочка, возможно, у него талант быть как раз врачом, — убеждал ее супруг.

— Какой там талант! Учись как следует, на практике к работе опытных докторов присматривайся, а не разговоры разговаривай и курить бегай. Потом выслушивай больного внимательно и ставь диагноз, — низводила до нулевого уровня свои способности блестящего диагноста Галина Егоровна. — Все очень просто.

— Все очень не просто, — возражал ей муж. — Так, как лечишь ты, могут очень и очень немногие. У тебя настоящий талант. Может, Радик пошел именно в тебя?

Галина Егоровна смущалась и расцветала. Ей было приятно, что муж, оказывается, так ценит ее. Ведь в медицинский она попала случайно — институт для нее выбирали родители. Вот и она думала, что они с мужем выберут для сына самое лучшее. Физика сейчас на таком подъеме! Трудно было смириться с мыслью, что они ошибались.

— А вдруг он не поступит? Ведь прямиком пойдет в армию! — пугала Галина Егоровна мужа.

— Во-первых, у него уже есть опыт сдачи экзаменов, и опыт удачный, — рассуждал Вадим Михайлович. — Во-вторых, он очень много занимается. Ну а в-третьих, — он замялся, — я поговорил в деканате… И если Радий не поступит, документы вернутся на место. В таком случае он будет учиться дальше, — твердо сказал он. — Я не смогу просить декана о таком одолжении еще раз.

Условия были поставлены категорически, и Радик был вынужден согласиться. Что ж, если он не поступает в медицинский, то будет продолжать учебу на физтехе, как того хотят родители. Если не поступает. Он очень надеялся, что поступит. И он поступил.

С первых дней студент лечебного факультета Радий Хлебников был в институте на самом лучшем счету. К третьему курсу у него уже было несколько серьезных работ, написанных, разумеется, в соавторстве с преподавателями, но, если отбросить условности, на девяносто девять процентов они были написаны самим Хлебниковым. Прав был Вадим Михайлович — у их сына оказался настоящий талант. Но невропатологом он так и не стал. Интересы его все время менялись. Как он сам полагал, онкологию ждало большое будущее, и работу в этой области он считал перспективной. Также ему были интересны геронтология, иммунология, болезни крови. Невропатология, пожалуй, нравилась ему все больше и больше, пока он вплотную не столкнулся с психиатрией. К четвертому курсу стало ясно — Радий Вадимович Хлебников будет психиатром.

* * *

В середине февраля день заметно прибавился, и приятно было просыпаться от яркого света, бьющего в окно. Какое это было волшебное сочетание — мороз, снег и яркое солнце! Катя очень любила именно такие морозные, солнечные дни. И вообще, она была отчасти солнцепоклонницей. Когда за окном светило солнце, и работалось иначе, и думалось совсем по-другому. Вчера день был хоть и морозный, но совершенно не солнечный, с неба сыпало, а под вечер разыгралась настоящая метель. На улице выросли сугробы, но к утру небо совершенно очистилось и солнце играло на свежевыпавшем снегу. Однако сегодня Катю разбудил не этот ясный рассвет, и даже не будильник — ее разбудил во сне телефонный звонок. В крепком утреннем сне ей снилось, что она спит — у мамы, в прежней своей комнате, окнами выходящей в сад. Стоит жаркое лето, зайчики играют в зеленой листве и мягко ложатся на подушку. Но они не мешают, Катя нежится под их ласковыми касаниями. И вдруг где-то далеко начинает настойчиво трезвонить телефон. Он зудит и зудит, как назойливая муха. Катя не хочет просыпаться, сегодня выходной, и можно побездельничать. Ну почему никто не снимет трубку! Вдруг трубка оказывается рядом, на подушке, и она все-таки берет ее, говорит «Алло!» — и просыпается.

Ослепительный свет в окне и настойчивые трели телефона. Еще сонная, она нашарила рядом с кроватью тапки и, взглянув на будильник, поплелась в кухню.

— Скрипковская? — поинтересовались в трубке. — Ты спишь, что ли?

— Сплю, Игорь Анатольич, — хриплым со сна голосом ответила она и прокашлялась. — А что?

— Заболела, что ли? — В голосе капитана Катя уловила сочувствующие нотки.

— Да нет… Просто сплю.

— А ты знаешь, который час? — Сочувствие у говорящего как рукой сняло.

— Половина шестого, — неуверенно предположила Катя.

— Половина десятого! — взорвалась трубка. — А она спит!!

— Как?! — ахнула Катя. — Как половина десятого? — Она лихорадочно искала глазами спички. Вечно они исчезают неизвестно куда. Ага, нашла! Зажгла газ под чайником, потом чиркнула еще раз, и зашумела колонка. Плечом она прижимала к уху телефонную трубку, в которой все еще что-то выговаривал ей начальник, а освободившимися руками делала все сразу — нарезала хлеб, выудила из холодильника остаток вареной колбасы и два яйца. Захлопнула дверцу и, все еще с трубкой, прижатой к уху, с грохотом опустила на плиту сковородку.

— Ты что там, еще и есть собираешься? — правильно истолковал доносившиеся звуки Лысенко.

— Игорь Анатольич! — умоляюще пискнула Катерина. Есть хотелось ужасно. Вчера она явилась домой поздно и такая усталая, что сразу легла спать. — Я через полчаса буду на месте!

— Посмотрим, как ты через полчаса будешь!

В бешеном темпе Катя швырнула на сковородку колбасу, залила ее яйцами, убавила огонь и помчалась в ванную. Когда она из нее выскочила, яичница уже была готова, а чайник на плите исходил паром. Как же она умудрилась проспать? Какой конфуз! Интересно, Бармалей уже в курсе? Она чуть слышно застонала, поедая яичницу прямо со сковородки и давясь впопыхах огромными кусками хлеба. Конечно, ведь планерка вот-вот начнется! Прихлебывая на ходу чай, она ворвалась в спальню, где прозрачный зелененький будильник по-прежнему безмятежно показывал половину шестого. Она схватила его и потрясла. Секундная стрелка чуть дернулась и вернулась в исходное положение. Наверное, батарейка села. Как некстати! Почему этой батарейке не поработать бы еще чуть-чуть?

Чай был ужасно горячий, она отхлебнула слишком много и зашипела — обожгла язык. Чертыхаясь, она принялась одеваться. Трусы, лифчик, майка… Сколько там? Ого, минус четырнадцать! Тогда тонкий свитер, а поверх него еще и толстый. Колготки никак не находились, и она в спешке вывернула все содержимое комода на кровать. Ну не могла же она в самом деле сунуть надеванные колготки в свежее белье? Или могла? Искомое все не находилось. Катя застонала сквозь зубы. Она здесь роется, а там с минуты на минуту начнется планерка! Черт с ними, с этими колготками, наденет новые. Новые надевать ужасно не хотелось — Катя берегла их к Восьмому марта, которое было не за горами. Костеря себя за то, что впустую тратит драгоценные минуты, она пробежала по всем комнатам, шаря глазами по укромным местечкам. И еще Лысенко завидует, что у нее три комнаты! Была бы одна, так и искать было бы в три раза легче…

Наконец, вернувшись в спальню, она со вздохом распечатала пакет с новыми колготками и стала быстро, но осторожно натягивать их на ноги. Конечно, новые колготки и в подметки не годились старым, ибо последние имели неоспоримое достоинство: надевались в одно мгновение и внизу были совершенно целыми, хотя в середине у них была тщательно зашитая дыра с художественно расползающимися от нее многочисленными стрелками. Новые же колготки, естественно, никаких дыр не имели, и под джинсы надевать их было жалко. Ведь известно, что под джинсами колготки ужасно трутся, особенно вот такие — с эффектом велюра. Уже сбегая рысью по лестнице, она все еще сокрушалась.