Читать книгу - "Укрощение герцога - Элоиза Джеймс"

До этого Гейб никогда не замечал, что у него нет бабушки и дедушки. Он знал, что его мать была дочерью сквайра, хотя никогда не задумывался, куда тот подевался. Конечно, он знал, что его отец герцог и что у него есть еще одна жена, но он не думал, чем чревато такое положение дел.

Пока Гарри не просветил его.

Жизненная философия Гейба сформировалась в одно мгновение, когда в пылу борьбы он задыхался на пыльном школьном дворе. Он мог бы пожелать, чтобы его мать была замужем (и желал этого), но это ничего не меняло. Он принял наказание учителя с должным стоицизмом (тот его оттузил) и отрешенностью, потому что заслужил его.

И не оттого, что поколотил Гарри, но потому, что дрался за то, чего у него не могло быть никогда. Это было так же глупо, как и то, что Гарри поплатился зубом из-за чьей-то матери. Хуже быть глупым, чем считаться сыном потаскухи. Неумно было затевать драку, но только полный болван мог желать того, что не в силах получить.

И на этой почве он никогда больше драк не устраивал. Иногда мальчишки обзывали его мать дамой легкого нрава или чем похуже – девкой или шлюхой. Но он только косился на них и уходил. В его взгляде появлялось что-то настолько неприятное, что ему даже не приходилось пускать в ход кулаки. Обычно слова замирали у них на губах.

И Гейб привык принимать решения мгновенно. Если бывало что-нибудь или кто-нибудь, чего или кого он желал, он тотчас же решал, возможно ли это. Если это было за пределами его возможностей, он больше ни одной минуты не думал об этом. Если достижимо, он дрался зажелаемое зубами и когтями, пока считал цель разумной.

Его философия позволяла ему жить милостью Божьей в покое и равновесии до 1817 года, а точнее, до октябрьского утра, когда он поднял глаза и встретил взгляд некой мисс Питен-Адамс. И не только сладостное томление охватило все его тело, это было чистым и ничем не замутненным желанием, стремлением заполучить эту элегантную, сдержанную, умную, восхитительную особу. Всю целиком.

Ему не следовало смотреть на нее. Но он не мог оторвать от нее глаз. А это шло вразрез с его глубоко укоренившимися принципами. Она была недостижима, и мысли о ней надо выбросить из головы.

Пока же он постарался быть как можно более колючим, потому что она, без сомнения, разделяла мнение большинства людей благородного происхождения, что недостойное рождение проявляется в неприемлемом поведении. Никогда в жизни он не чувствовал себя более незаконнорожденным, чем теперь.

Со своей стороны Джиллиан Питен-Адамс скоро поняла, что вечер, посвященный театру, – серьезное предприятие и она должна играть на нем роль распорядительницы.

– Никто из нас не знает, как организовать театральное представление, – говорил герцог Холбрук. – Мы во всем полагаемся на вас.

– По правде говоря, – отвечала Джиллиан, – я считаю, что домашнее театральное представление – дело сугубо частное. Вы говорите, что хотели пригласить сто человек, ваша светлость?

– Самое меньшее, – кивнул Холбрук.

– Неужели это похоже на частный любительский театр? – спросила ее матушка.

Похоже, герцог страдал от головной боли. Он прикрыл глаза ладонью и пробормотал в ответ что-то невнятное.

– Совершенно согласна, – бодро откликнулась ее мать. – Давайте пригласим пятьдесят. И на этом остановимся. Или, еще лучше, позовем всех сельских жителей, и будет.

– Боюсь, это мероприятие должно носить более публичный характер, – возразил мистер Спенсер со спокойной уверенностью.

Джиллиан посмотрела на него прищурясь. Почему-то этот мужчина с младенцем на руках, по-видимому, всем здесь распоряжался.

– Могу я спросить, почему? – поинтересовалась она.

– Такова наша прихоть, – сказал герцог бесцветным голосом. – Моя мать считала, что театр может вместить и двести зрителей.

Джиллиан вдруг вспомнила, как захватила ее идея поставить спектакль в знаменитом, похожем на шкатулку для драгоценностей театре герцогини Холбрук.

– Сначала надо решить, какую пьесу мы хотим поставить, – сказала она. Она подвинула к себе стопку книг, лежавшую справа от нее. – Я позволила себе вольность привезти несколько пьес.

– Раз у вас в руках томик Софокла, – сказал герцог, – я могу вам сообщить, что моя мать пробовала ставить пьесы греческих драматургов, но на сцене ничего из этого не получалось. Они проваливались. По правде говоря, некоторые из них публика принимала с явным неудовольствием.

– В греческих пьесах есть что-то вульгарное, – согласилась Джиллиан.

Профессор теологии посмотрел на нее, и она почувствовала, что краснеет.

– Неужели можно получать удовольствие от такой пьесы, как «Царь Эдип»? – вопросила она, ощущая себя чопорной занудой.

– И в Библии есть моменты, которые можно счесть в высшей степени непристойными, – сказал он. – И все же она по праву удерживает место среди канонического чтения.

– Я бы выбрала Джорджа Этериджа[6], – сказала Джиллиан, не считая себя вправе вступать в перепалку по поводу неприличных эпизодов в Священном Писании, – «Модник, или Сэр Форлинг Флаттер».

– Незначительная писанина, – заметил профессор, кривя рот.

Джиллиан сжала губы.

– А как насчет «Школы злословия»?[7]

– Ну, это просто вершина незначительности, нечто вроде барокко.

– А мне очень нравится эта пьеса, – возразила Джиллиан.

– Я ни одной из них не читала, – сказала леди Гризелда. – А стоит ее прочесть? Эти пьесы юмористические или серьезные?

– Юмористические, – ответила Джиллиан одновременно с профессором, который заметил:

– Тривиальные.

– А что бы вы предложили? – спросила Джиллиан.

– Я перерою библиотеку Рейфа, – ответил мистер Спенсер, – и найду достойную. Но это не моя область.

– Мы могли бы попытаться поставить пьесу Шекспира, хотя считаю, что для любителей это слишком сложно. – предложила Джиллиан.

– Шекспир исключен из раннего собрания Бодлианской библиотеки[8], и не без основания, – заметил профессор. – Доктор Джонсон был первым, кто заметил исключительную непристойность этих пьес. В особенности комедий, прославляющих более всего бесшабашное поведение.

– Такое, например, как способность влюбиться? – спросила леди Гризелда. – Мой дорогой мистер Спенсер, что же нам останется, если мы откажемся от всех человеческих слабостей и причуд?