Читать книгу - "Лорд зверей - Джульетта Кросс"

её коже — те же узоры, что и на моей. Я видела их и прежде — но каждый раз поражалась, что разделяю их с наядами.

— Я — Зелла.

— Я — Джессамин, — ответила я настороженно. Наяды бывают враждебны, хотя эта, казалось, настроена дружелюбно.

Она кивнула и, описав полукруг, скользнула с другой стороны — наблюдала за мной, как скользкая лента воды.

— Я встречалась с морскими наядами, — сказала я, — но с речной — никогда.

С теми, с кем меня заставлял говорить отец, — с наядами Немийского моря — было непросто. Охрана каждую неделю отвозила меня на островок у побережья, где они любили греться. Он велел мне «расположить их к себе». Я не располагала. Они отвечали — руганью. И когда я сказала, что остров — владение Мородона, один самец грозился убить меня, если я ещё появлюсь. Разговаривала я много — и все они меня ненавидели: дочь тирана из дворца у моря.

— Странно. Ты так чисто говоришь на нашем языке. Ты — красивая сиренскин, Джессамин.

Моё имя прозвучало у неё как-то странно, с эхом. Она остановилась передо мной. Я старалась не паниковать, помня, как на меня набросился дриад-олень — существа, что вообще-то не склонны к насилию. Не заразилась ли и эта тем чёрным безумием?

— Спасибо, — сказала я.

Наяда поднялась во весь рост — выше меня, тонкая, ивовая. По бокам шеи — жабры. На волосах — лиловые водяные лилии, они стекали по руке. Украшения? Или часть её самой?

— Ты прекрасная наяда, — призналась я.

Её смех звякнул колокольчиками. Потом она тут же посерьёзнела, склонила голову:

— Почему ты считаешь, будто быть сиренскином — не дар?

Я опустила взгляд и вынула из воды когтистые руки:

— Я создана, чтобы убивать. Разве нет?

— Да, — легко согласилась она. — Но ты ещё и создана, чтобы любить. Сиренскину дано лучшее из нашей магии: и убивать, и любить. А любить — так прекрасно.

Она завертелась в воде, и лилии на её волосах вспыхнули, будто напившись её света. Они и правда подпитывались её магией.

Ученые Мородона уверяли, что магия сиренскина пришла от наяд дальних океанов, чьи метки светятся даже при дневном солнце. Те морские наяды, с кем меня заставляли говорить, никогда этого не подтверждали, хоть я и спрашивала бесчисленное множество раз. Я хотела знать: неужели мой дар — лишь для убийства? Я создана только вредить? И вот речная наяда говорит просто и ясно — так, как я мечтала услышать.

— Я не понимаю, — я кончиком языка коснулась клыка. — Вот это, — я показала на клыки, — и это, — изогнула пальцы с когтями, — разве не для убийства?

Зелла нахмурилась, опустилась в воду и снова заскользила — за ней поднимался пар.

— Это ложь, красивая сиренскин. Когти — для врагов. — Она ткнула перепончатым пальцем в мои руки, когда я опустила их обратно. — А укус — для твоего любовника.

Я фыркнула:

— Что ты несёшь? Мой укус убьёт его — там же яд.

Даже сейчас я чувствовала на языке сладкую, тягучую каплю, стекающую с клыка. Меня не берёт — это моё собственное, моя магия.

— Кто бы тебе это ни сказал — лжец, — её голос прокатился над водой с неземным звоном. — В твоём укусе не яд, глупышка. В нём токсин наслаждения. Твои любовники будут умирать у твоих ног от блаженства. — Она распутно улыбнулась. — Яд — в когтях. Это, — её глаза вспыхнули ведьмовским зелёным, — для врага. Обладать обоими — лучшая магия: власть отнимать жизнь и дарить наслаждение.

Она снова крутанулась, лилии поплыли кругом, а я стояла оглушённая. Она что, буквально имела в виду «умирать»? Это наядья уловка? Они любят забавляться над людьми. Но она казалась… искренней.

— Ты способна низвергать врагов, — она подплыла ближе, почти вплотную, уставившись на меня потусторонними глазами. — И можешь опьянить любовника, — прошептала с усмешкой, блеснув острыми, зазубренными зубами. — Когда укусишь, он никогда тебя не оставит.

Она изящно перевернулась на спину и нырнула; свет её кожи погас, растворяясь в камышах.

— Куда ты? — крикнула я, распрямившись, вода плеснула по талии. — У меня ещё вопросы!

— Никогда, — ответило эхо — самой наяды уже не было видно.

Я поняла: она повторила «никогда» о любовнике, который не уйдёт. Значит ли это, что я могу ломать чужую волю, гипнотизировать, заставлять остаться? Звучит отвратительно. Решено: я просто никогда никого не укушу. Вот и вся проблема. Тогда сиренскин — всё же проклятие. Убивать или принуждать мужчину любить меня. Какой же в этом дар?

— У тебя много секретов, принцесса.

Я вздрогнула и села в воду по шею, оборачиваясь на бархатистый, низкий голос позади. Редвир стоял в тени, скрестив руки на груди, прислонившись к стволу.

— Давно ты тут? — спросила я.

— О чём вы говорили? — парировал он вопросом.

— Ни о чём важном. — Я опустилась ещё ниже, так что поверхность дрожала у подбородка: внезапно остро ощутила, как я обнажена.

— Ты часто разговариваешь с наядами? — поза его была ленивой, но взгляд — пристальным.

— Редко, — ответила я, и голос выдал нервозность.

— Значит, холодную воду ты можешь превратить в горячую купель. Это ещё один твой дар?

— Я виллоден. Мы многое умеем делать с водой. Менять температуру — самое простое из чар виллоденов.

— «Простое», — хмыкнул он, разжал руки и подошёл к кромке, присел на корточки, не отводя глаз. — Твоя магия совсем не проста, Джессамин.

Наконец он поднял взгляд к небу, где зажигались первые звёзды. Солнце уже ушло, но последние лучи ещё серебрили его рога, резкий профиль, квадратный подбородок. Лицо у него жесткое, а я всё думала — как вообще могла принять его за чудовище. Меня заворожила эта свирепая красота, зная, какой ум и какая страсть спрятаны под ней.

— Ты говоришь с существами на их древнем языке, приказываешь воде повиноваться, способна превращать своё тело в…

Он снова посмотрел на меня. Сердце ухнуло.

— Во что? — выдохнула я, боясь услышать то, чем меня клеймила семья: соблазнительница, обольстительница, блудница.

— В самую прекрасную женщину, какую я видел.

Почти стемнело, вода искажала очертания, но я знала: он смотрит жадно, звериным взглядом. И всё же я не чувствовала прежнего стыда и омерзения, как под чужими взглядами. Как под приговором родителей, убеждавших, что моё тело сотворено богами для греха и смерти.

— Что значит «сиренскин»? — спросил он. — Вы с наядой повторяли это несколько раз.

Впервые в жизни мне захотелось произнести это вслух, присвоить себе имя моего вида. Хотелось увидеть, как он отреагирует: отвернётся, как в Мородоне? Как моя семья?

— Это