Читать книгу - "Пуговицы - Ида Мартин"

На улице обозначилось просветление. Дождь на время прекратился. На дорожках появились люди. Гуляющие с колясками мамочки, пенсионеры с палками для скандинавской ходьбы, женщины с продуктовыми сумками.

За забором, схватившись за прутья, который час подряд стоял человек в прозрачном дождевике и смотрел на школу. Мне не нужно было видеть выражение его лица, чтобы понять, что с ним происходит. После мамы Женечка больше всего на свете любил школу.

Ему тяжело давались эмоции, но он определённо страдал. Здесь я понимала Женечку, как никто другой. И пусть мои чувства были притуплены не с рождения, я точно также, как и он, отчётливо ощущала необъяснимое и неизбежное наступление хаоса.

Человечки в тетради, которых я всегда рисовала на полях во время урока, яростно бились в толстую кирпичную стену, отступая перед разрастающейся тьмой.

Тихим вибрирующим кряком пришло сообщение. Я открыла и не поверила своим глазам.

«Ты мне сегодня приснилась».

Перечитала эту фразу раз двадцать и огляделась. Сообщение было от Томаша, но, может, кто-то взял его телефон и решил прикольнуться?

Сам Томаш сидел очень ровно, и лишь едва заметно склонённая голова выдавала, что всё-таки он держит телефон.

«Просто какой-то очень добрый сон был. Светлый. И ты в нём добрая. Поэтому написал».

— Томаш, повтори, что я сейчас сказала, — физичка стояла неподалёку от его места и ей, в отличие от меня, было прекрасно видно, чем он занимается.

— Как и при механических колебаниях, в случае электрических колебаний нас не интересуют значения силы тока, напряжения и других величин в каждый момент времени, — чётко, слово в слово произнёс Томаш с места.

— Хорошо. Но телефон всё равно, пожалуйста, убери, — физичка одобрительно похлопала его по плечу.

Обычно ему никогда не делали замечания. Но после того, как она отвернулась, он всё равно прислал ещё одно сообщение:

«Извини за вчерашнее. Я не хотел, чтобы вышло грубо».

Остальные пол урока я размышляла над тем, что ему ответить. Но, ничего не придумав, решила не отвечать вообще.

Писать Томаш перестал, однако неожиданное намерение выяснить со мной отношения не оставил и после того, как я, постояв немного с Бэзилом и Филом под дождём за гаражами, отправилась домой, нагнал, не доходя до деревянного забора строящегося дома.

Надо мной навис его зонт, и я обернулась.

— Чего ты хочешь?

— Чтобы ты меня пригласила к себе, — по-наглому заявил он в стиле моих вчерашних провокаций отправиться к нему домой.

— С какой это стати мне тебя приглашать?

Он шёл сзади по настилу и держал зонт надо мной. На секунду остановился возле ямы, заглянул в неё, но тут же снова поравнялся со мной.

— Могли бы и на улице поговорить, но здесь холодно и дождь.

— О чём поговорить?

— Я знаю, что ты меня в чём-то подозреваешь. Но я ничего плохого не сделал.

— И почему это я должна тебе верить?

— А вот об этом я и хотел поговорить в нормальной обстановке.

— У меня дома не нормальная обстановка, — мы дошли до моего подъезда.

Притормозив, я поняла, что если прогоню его, то потом просто умру от любопытства. Открыла металлическую дверь.

— Ладно. Давай внутри поговорим.

Мы поднялись на один этаж.

С его волос, плеч, зонта текло. С меня тоже. Остановились друг напротив друга. Я облокотилась спиной о перила.

Около минуты Томаш ничего не говорил, молча разглядывая меня. Взгляд тяжёлый, но спокойный и ласковый. В прошлый раз, когда я с искренним простодушием решила, что нравлюсь ему, он смотрел также. Мне потребовалась изрядная доля мужества, чтобы собраться и не растаять.

— Давай по делу. Если я немедленно не переоденусь, точно заболею.

— Не хочу, чтобы ты думала обо мне плохо, — обозначая открытость, он ласково улыбнулся.

Ещё одна провокация, будто нарочно мстил за мои издёвки в автобусе.

— А тебе не всё равно?

— Как выяснилось, нет, — он вытер с моей щеки капли, и по спине пробежали мурашки.

Это было уже слишком. Я поднялась на одну ступеньку вверх.

— Тебе что-то от меня нужно?

— Хотел поговорить. Мне приснился сон…

— Это я уже слышала, — перебила его я, чувствуя, как сильно начинает колотиться сердце. — Можно конкретнее?

— Мне приснился сон, и я решил, что должен извиниться.

Он снял с меня капюшон и провел рукой по волосам, приглаживая их.

— Тебе так лучше.

Слова застряли в горле. Дурацкий Томаш. Зачем он это делал?

От беспомощности я готова была расплакаться. Вся прежняя злость и обида улетучились в один момент. На ум не приходило ни одной злой шутки, а сил дать ему отпор не было. Мозгами я понимала, что это разводка, но желание откликнуться на его тепло оказалось ещё сильнее.

— Что-то не так? — он перестал улыбаться и с таким участием заглянул в глаза, что я тут же бросилась вверх по лестнице.

Неслась, перемахивая через ступеньку, на полной скорости до своего этажа и потом несколько минут стояла перед дверью, пытаясь отдышаться, чтобы Кощей не подумал, будто за мной гнались.

Но он преспокойно спал.

После приступа Кощей заметно ослаб. Взял на работе больничный и лежал всё время.

Ему было шестьдесят девять. Не такой уж и старый, чтобы помирать.

Перед тем, как выключить телевизор, я немного задержалась, приходя в себя и слушая прогноз погоды. Жизнерадостный дядька в круглых очочках обнадёживающе сообщил, что через неделю дожди окончательно прекратятся и наступят холода.

Томаш, похоже, недооценил мои умственные способности. Решил, что, поддавшись на его нежности, я с лёгкостью сдамся, и потом меня будет легко раскрутить удалить ту запись. Или хотя бы держать на близком расстоянии, чтобы мне не пришло в голову ломануться в полицию.

Испугался после вчерашнего разговора и раскаялся в своём недальновидном поведении. Видел же, что продолжает мне нравиться, и решил этим воспользоваться. Хитрый, безжалостный план.

Вот уже в третий раз он делал мне очень больно, так больно, что я не знала, куда себя деть и как избавиться от этой горечи.

И всё же самое отвратительное во всём этом было то, что я чуть было не повелась из-за того, что неоднократно представляла себе нечто подобное. Стыдные, глупые, девчачьи романтические фантазии. Мысли, с которыми я постоянно вела войну. Чёртова флешка. Чёртов Томаш. Чёртова осень и дождь. Что-то окончательно запутывалось во мне.

Не переодеваясь, я достала телефон.