Читать книгу - "Пуговицы - Ида Мартин"

— Баррикады предполагают военные действия.

— Ну, да.

— Поэтому ты подговорила девочек бойкотировать урок труда?

— И поэтому тоже.

— А ещё почему?

— Потому что она нас унижает.

— Кто? Елена Владимировна? И как же она вас унижает?

— Ну, что мы криворукие, бесполезные, что нас никто замуж не возьмёт и что у нас ногти длиннее мозга.

Тамара Андреевна кинула взгляд на мои руки, и я с вызовом растопырила пальцы с бледно-розовым лаком перед её глазами.

— У меня короткие ногти! Но она вешает ярлыки и всех ровняет под одну гребёнку. И почему это я должна уметь варить её дурацкий суп? Это вообще касается моей личной жизни. Какое ей дело, как я чищу картошку или вставляю нитку в иголку? А сама даже голосовое отправить не может. И кто из нас тупой?

— Почему же ты не пришла ко мне и не рассказала, что Елена Владимировна вас обижает?

— Если бы я пошла жаловаться, меня бы все перестали уважать.

— А теперь уважают?

— Теперь — да.

— А вот в этом ты ошибаешься…

— Ой, вот только не надо, — подобных бесед в моей жизни состоялось великое множество. — У вас взрослых своё уважение, у нас своё. Это у вас принято, улыбаясь в глаза, стучать друг на друга. А у нас всё по-честному.

— И почему же, как ты думаешь, ты здесь?

— Елена нажаловалась.

— Елена Владимировна, конечно, сообщила мне. Но… Почему ты одна здесь? Почему нет других девочек?

— Потому что я вас не боюсь, а они боятся.

— Совсем нет. Ты здесь потому, что кто-то из них рассказал Елене Владимировне, что это вы с Лизой подговорили всех сорвать урок.

Тамара Андреевна поддерживала меня, прощала и вытаскивала из различных передряг почти всегда. Однако в прошлом году произошло нечто непонятное.

У Риты Петренко пропали часы. Дорогие, брендовые, она их просто так, для понтов, носила, а на физре снимала и в одежду прятала. Про это знали все, но у нас, если что и пропадало, то в основном деньги из кошельков, а тут вдруг — часы.

После физры Петренко сразу заметила и подняла вой. Кто-то сбегал за Надей, та пришла и говорит: «Девочки, давайте проверим ваши вещи». Все повозмущались, конечно, но поскольку никто этих часов не брал, а Рита продолжала рыдать, согласились. Показали сумки, карманы, руки. Ну и часы моментально нашлись. В моём рюкзаке. В боковом кармане.

То, что это подстава, было ясно, как божий день. И даже не оттого, что я брезгую чужим, в первую очередь потому, что я не дебилка, и если бы мне и понадобилось что-то украсть, то никто в жизни меня бы не запалил. И девчонки это знали. Я же не первый год в своём классе училась.

Но Надя не знала и сразу потащила меня к директору. Я с ней особо и не припиралась, потому что знала, как будет. Тамара Андреевна, скажет, что если никто не видел, как я брала эти часы, то и обвинять меня нельзя. Она всегда верила мне.

И я не ошиблась. Из директорского кабинета мы вышли на позитивной ноте, что недоразумение благополучно разрешилось, часы нашлись и ни у кого ни к кому претензий нет.

Вот только на следующий день поднялась странная волна. К директрисе пришли родители Петренко и стали требовать исключить меня из школы. Не знаю, кто и что им наговорил, но тут же подключился родительский комитет и обиженные учителя.

Вспомнили все мои прошлые прегрешения: ссоры с одноклассниками, которых на самом деле было не так уж и много, сорванные уроки, прогулы и хамство.

За несколько дней из меня сделали трудного, агрессивного подростка со склонностью к кражам и асоциальному поведению. Конечно же, «простым» подростком я никогда не была, но большая часть из того, в чём они меня обвиняли, была полнейшей выдумкой и преувеличением.

В итоге, Тамара Андреевна, вызвав меня к себе, очень нервничая и пряча глаза, осторожно предложила мне сменить школу.

Если бы я действительно совершила плохой поступок, то, скорей всего, стала бы качать права и ругаться. Но тут просто обалдела. Спокойно выслушала её и ушла домой, где немедленно выложила всё Яге. Не в поисках какого-либо сочувствия (Яга меня никогда особо не жалела), а потому что Тамара Андреевна всегда немного её побаивалась, скрывая это под маской благоговейного уважения. В своё время, когда они вместе работали в старой школе, Яга сама была директрисой. Жёсткой, стервозной и принципиальной. Впрочем, такой же, как и дома.

Услышав мою историю, она так взбудоражилась, что тут же отправилась в школу, а вернулась ещё в большем бешенстве и, ничего не объясняя, весь вечер орала на нас с Кощеем за всё подряд. И на все мои вопросы ответила лишь одной фразой: «Ты остаёшься в школе. Это не обсуждается. Ни одна ведьма тебя больше не тронет».

И в самом деле вспыхнувшая на ровном месте буча вскоре также быстро улеглась, а через месяц никто и не помнил, что такое было. Кроме Яги, конечно. Ведь к огромному списку её благотворительности в отношении меня добавилось ещё одно благодеяние, о котором она, не унимаясь, твердила с утра до вечера.