Читать книгу - "Счастливы вместе - Мари Соль"

Открываю соцсеть. Мне не нужно искать его! В группе клиники есть все контакты. Он даже на фото в халате, руки сложены на груди. Ему идёт этот образ. Ему всё идёт!

Я дрожащей рукой открываю страничку Левона. Смотрю фотографии. Первой в ленте стоит их семейное фото. Большая семья. Все довольные, все улыбаются в камеру. Посерединке стоит он, с женой. Навожу на снимок. Курсор высвечивает пометки: «Левон Мамедов», «Тамара Мамедова», дальше родители, видимо, сын…

Выключаю, дышу через раз. Словно только сейчас, наконец, поняла, он женат, несвободен. А теперь ещё и — многодетный отец! Вдруг у неё будет двойня, к примеру? Левон говорил, у него в Грузии есть брат-близнец.

В дверь стучат. И я даже рада сейчас пациентам. Отвечаю:

— Входите! — сажусь поудобнее в кресло.

Это всего лишь Иришка, за ней появляется женщина с круглым животиком.

— Вот, привела. Потерялась.

— Я не к тому доктору пошла, представляете? — говорит «беременяшка», как у нас называют таких, уже сильно беременных, мам.

Ириша даёт её карту. Киваю:

— Садитесь, устали, наверное?

— Есть такое, — тяжело оседает на стул, дышит шумно, вытянув ноги. Те опухшие, как и лицо.

— Компрессионные колготки купили? — интересуюсь я сразу же.

— Ой! — произносит она, — Да купила, надеть не могу!

Мы с Иришкой смеёмся глазами.

— Так их надевать нужно до, — говорю.

Пациентка никак не может найти подходящую позу.

— До чего? — хмурит брови она.

— Их нужно с утра надевать, когда ноги ещё не отёчные, — объясняет Иришка.

Медсестре двадцать шесть. А это значит, что она на целых одиннадцать лет младше брата. Ну, и что? Я была бы не против, если бы Ирочка стала невесткой.

— И что мне? Весь день в них ходить? — удивляется женщина.

— Ну, вы попробуйте. Если это облегчит проблему, то можно и походить, — добавляет Ириша.

— Всё субъективно, — киваю, — К тому же, зима на носу! Летом в жару невозможно представить, а вот сейчас, и под джинсы надеть, и под юбку.

— Ох, юбки я не ношу, — говорит пациентка, — Щас же ветер! Ребёнка продует.

Мы с Иришей опять друг на друга глядим. Продует, ага! Просквозит. Иногда пациентки такое несут…

После обеда стучится Алёнка.

— Ты одна? — говорит, заглянув.

Иришка как раз вышла. Так что киваю подруге:

— Ага! Заходи.

Алёнка заходит:

— Я всё разузнала! Её Тамара зовут.

— Да ты что? — говорю я с притворным восторгом, — Это всё?

— Нет, не всё, — приглушённо вещает Алёна, садится на стул, где обычно сидят пациентки, — В общем. Он направил её к Марь Степановне.

— Ну, неудивительно, — хмыкаю я. Марь Степановна — наш динозавр! Самый древний, в стенах нашей клиники. Видит она плоховато, но пальцами чувствует всё. Лучше любого УЗИ ощущает какие-то сдвиги. Я и сама к ней ходила, когда была беременной Сонькой. Правда, тогда Марь Степановне было всего шестьдесят…

— Говорят, что она не захотела мужчину-врача. А сам же он её наблюдать не может? — продолжает Алёнка.

Я задумчиво хмыкаю:

— А почему? Сам заделал ей бэбика, пусть наблюдает.

— Ну, неэтично это! — вставляет она.

Я машу рукой:

— Да, согласна. И что?

— Ну, короче! — уложив грудь на стол, продолжает Алёна, — У неё третий месяц…

— Что? — я роняю простой карандаш, который моими зубами обгрызен у кончика.

Подруга теряется:

— Ну… Так сказала Алинка, она сейчас с Марькой в тандеме работает.

Алёнка имеет ввиду медсестру Марь Степановны. Вот у кого можно выведать всё.

«Три месяца», — я считаю в уме. Это значит, что он переспал с ней в июле? С ума сойти можно! Ведь я же тогда пребывала в неведении. Хотя… Я пребывала в неведении, пока он мне сам не сказал. Я бы и дальше не знала! Если б не «честность» Левона.

— Ясненько, — я глубоко вздыхаю, — И как протекает беременность?

— Без патологий, — Алёна берёт со стола карандаш, изучает его, — Боже, Бузыкина! У тебя в кабинете грызун?

— Я и есть этот самый грызун, — возвращаю «игрушку», — И что говорят?

— Да ничё, — пожимает Алёнка плечами, — Наблюдаться будет, анализы в норме. Но Марь Степановна снова взяла. Она же чужим результатам не верит!

— И правильно делает, — хмыкаю я. Вспоминаю тот тест, что припёр мой супруг. И как тыкал им в морду. Рукой машинально тянусь к голове. Вспоминаю, как больно мне было, когда он держал…

— Ну, так вот! — продолжает подруга.

— Как, это не всё? — говорю.

Она, оглянувшись на дверь, словно там могут слышать, практически шепчет:

— Алинка сказала, что эта Тамара мол, сильно взволнована. Выкидыш был, и теперь опасается, как бы опять не прижало.

— Выкидыш? — я замираю, — К-когда?

— Да полгода назад, с её слов, — отвечает Алёнка. Бросает небрежно, — С такими-то бёдрами узкими, как она вообще родила?

«Час от часу не легче», — вздыхаю. Значит, полгода назад его жена уже потеряла ребёнка. Значит, он уже спал с ней полгода назад?

— Боже ты мой, ну какая ж я дура, — убираю ладонями волосы.

— Почему это дура? — не верит Алёнка.

— Потому! — отвечаю, — Он спал с нами обеими. И каждой из нас врал. Ей, наверно, вообще про меня неизвестно. А я… Дура! Верила, что у него с женой только сын и штамп в паспорте.

— А я говорила тебе…, - начинает подруга.

— Не надо! — тычу в неё обгрызенный кончик своего карандаша.

Она брезгливо глядит на него:

— Тусь, ну прости. Не хотела обидеть! Ну, просто… Я не удивлюсь, если кроме тебя у него и ещё кто-то есть.

Я хватаю её за рукав:

— Что ты знаешь?

Алёнка пугливо косится на пальцы, которыми я так сжимаю халат:

— Ничего. Ничего я не знаю! Это просто моё предположение. На него вон все бабы в больнице вздыхают. Причём, и пациентки! И даже беременяшки, через одну. Все норовят перед ним заголиться.

— Да, — усмехаюсь я с горечью, — Это должно мне польстить, что он выбрал меня?

— Ну, вообще-то должно, — чешет ухо Алёнка, — Я смотрела в окно. Он её провожал до такси. И всё озирался вокруг. Наверное, ждал, что ты выйдёшь?

— Ага, — я киваю, — Выбегу с криками: «Брось её ради меня!».

Мы смеёмся. Но грусть на душе. Даже если он сделал это специально. Захотел показать мне жену. А по факту оно так и есть! Ведь до этой поры — он ни словом единым… Этот факт ничего не меняет. А скорее, своим наплевательством он узаконил наш скорый разрыв.

— Ну, совет да любовь, — говорю, возвращаясь к больным. А точнее, к их картам.

— Всё, решено! — восклицает Алёнка, —