Читать книгу - "Маша и Медведев - Инна Туголукова"

Маруся не успела ответить — впрочем, что же тут и ответишь, потому что на крыльце появился Василий Игнатьевич и, всмотревшись в темноту, узнал батюшку, обрадовался:

— Вижу, вижу, кто к нам пожаловал! Милости просим. Гость на гость — хозяину радость…

Кровь ударила в голову, задавая бешеный темп сердцу. На ватных ногах Маруся переступила порог и увидела за столом у парадного самовара незнакомого мужчину.

— Вот следователь к нам московский пожаловал. Антон Степанович Борейко, — представил Василий Игнатьевич. — Прошу любить и жаловать. Опросил уже две деревни, а теперь тебя, дочка, дожидается.

— Да что же я могу добавить? — развела руками Маруся. — Василий Игнатьевич, наверное, все уже рассказал…

— И все же прошу вас уделить мне немного времени, — сказал Борейко, окидывая Марусю цепким взглядом.

Но «немного» не получилось — следователь оказался дотошным и продержал Машу до глубокой ночи.

— Скажите, — спросила она, глядя, как тот тщательно складывает свои бумаги, — Медведеву больше ничего не угрожает?

— А кто он вам? — полюбопытствовал Борейко.

— Мне? — покраснела Маруся. — Никто. Я просто интересуюсь, поскольку некоторым образом оказалась причастна…

— Понятно, — усмехнулся тот. — Не переживайте. Вернул Медведев все свои капиталы. Правда, не в полном объеме. Но, если я правильно его понял, быстро наверстает упущенное…

«Дурак ты, Борейко, — подумала Маруся, — и уши у тебя холодные».

Утром следователь встал рано, выпил чаю и на своей «Волге», которую на ночь оставил на горке, подвез Марусю до школы. По дороге прихватили Юрку с Галей. А когда машина заворачивала на проселок, фары выхватили из темноты мужскую фигуру на обочине. И Маруся узнала Монина.

Весь день сыпал — не таял спорый снежок, укрывая стылую землю долгожданным белым одеялом. И Юрка сказал, что снега в этом году, по всем приметам, «будет маха», что означает «много».

К вечеру небо очистилось, высыпали звезды, снег аппетитно хрустел под ногами, и Маруся, быстро шагая, с наслаждением вдыхала морозный воздух.

Сзади раздались приближающиеся шаги, и она напряглась. Страх перед нагоняющим человеком жил в ней с той кошмарной ночи, когда она, уже будучи замужем, возвращалась с затянувшейся студенческой вечеринки, и Роман, видимо, уязвленный ее долгим отсутствием, не вышел встречать к метро.

Стояла неправдоподобная для большого города тишина, фасады безмолвных домов светились редкими окнами, и гулко звучали шаги идущего следом человека.

Он напал на нее, когда она завернула за угол и до родного подъезда оставалось всего метров триста. Зажал рот твердой ладонью, и перед ее распахнутыми в ужасе глазами блеснуло лезвие ножа. Спас Марусю сосед, гулявший в это позднее время со своей овчаркой. Он закричал, собака залаяла, и мерзавец исчез, растворился в темноте, как ночной кошмар…

Конечно, здесь у них тихо, но ведь все когда-то случается в первый раз. Маруся резко повернулась, готовясь дорого продать свою жизнь, и увидела Монина.

— Фу-у, — шумно перевел он дыхание. — Думал, не догоню. Я ведь тебя ждал у школы. Уж как ты проскочила — не пойму.

— А зачем вы меня ждали? — удивилась Маруся.

— Ну как же? Что ж ты тут одна шаришь по ночам?!

— Да какая же ночь? Семь часов!

— А темно-то как? Ты женщина молодая, беззащитная. Я решил тебя провожать.

— Да Бог с вами, Григорий! — опешила Маруся. — Что это вам в голову взбрело? Не станете же вы каждый вечер…

— Так точно. Слово Монина — закон: сказано — сделано!

— Нет, нет, нет и еще раз нет! — заволновалась Маруся, представив на минуточку, во что превратится ее жизнь. — Я вам категорически запрещаю…

— Ой-ей-ей! Какие мы строгие! — обнажил Монин в улыбке желтые прокуренные зубы. — А сама небось рада до смерти, что мужик рядом будет…

И он действительно каждый вечер начал провожать Марусю до дома. Она шла рядом, слушая вполуха его излияния о давней героической службе в милиции. По рассказам Монина выходило, что это под его мудрым руководством разрабатывались хитроумные операции по поимке матерых преступников, что это именно он возглавлял группы захвата и первым врывался в воровские малины, сжимая холодную сталь пистолета, он первым бесстрашно бросался на опасных рецидивистов и беспощадно пресекал любые нарушения закона.

И что он получил взамен, горько вопрошал Монин. Интриги, жгучую зависть бездарных и трусливых коллег и, как результат, изгнание из милицейских рядов! Вот потому у нас и расцветает преступность, что лучших, талантливых гонят взашей, а их места занимают тупые служаки, которые только и умеют лебезить перед начальством.

От соседки Евдокии Самойловой, по прозванию Хохотушка, Маруся знала, что Монин убил человека — то ли жену, то ли собутыльника — она не уточняла за отсутствием интереса, долго сидел в тюрьме, а выйдя, приехал к матери в Сельцо. Мать давно умерла, а Григорий работал пастухом и стремительно спивался.

Больше всего Марусю раздражало, когда он тыркал ее локтем, призывая проникнуться важностью особо драматического момента.

Так прошло две недели, и морозным воскресным днем, видимо, дождавшись, когда Василий Игнатьевич уйдет из дома, Монин явился к Марусе при галстуке и с кульком конфет «Ласточка».

Маруся, кляня его в душе на чем свет стоит, вежливо предложила выпить чаю. Монин не отказался. Забросив в рот конфету и шумно отхлебнув из чашки, он сказал:

— Тут вот какое дело, Мария. Я один, ты одна. Чего нам детский сад разводить? Давай жить вместе. Хочешь, ко мне переезжай, а то здесь вот, у вас…

— А почему вы решили, что я одна? — осведомилась Маруся, не зная, смеяться ей или гневаться. — У меня в Москве есть… мужчина.

— Ну и что? — искренне удивился Монин. — То в Москве, а то здесь.

— Ну вот что, Григорий! — решительно поднялась Маруся. — Будем считать, что вы ничего не говорили, а я соответственно ничего не слышала. А сейчас, прошу вас, немедленно уходите и больше никогда, вы поняли, никогда не встречайте меня в Вознесенье!

— Так ты что же мне голову морочила?! — задохнулся от возмущения Монин. — Две недели со мной ходила, а как до дела дошло, нос воротишь? Гришка Монин тебе не хорош?! — Он говорил все громче, переходя на визгливые ноты и сам себя возбуждая. — Да у меня таких, как ты, в каждой деревне по три штуки! И пока никто не жаловался. На Митькины миллионы нацелилась? А вот это ты видала? — сунул он ей под нос кукиш с отросшим грязным ногтем на большом пальце.

— Немедленно убирайтесь вон! — ледяным тоном потребовала Маруся.

— Я уйду, — осклабился Монин, запихивая в карман пиджака конфеты «Ласточка». — Но запомни: Григорий Монин обид не прощает!