Читать книгу - "Главная роль - Татьяна Успенская"

– Если можешь, прости меня. Я виноват перед тобой. Но, поверь, ни одной достойной тебя роли не было. А говорить просто слова и не дарить роли я не мог. Я всегда приходил на репетицию раньше, чтобы встретить тебя: когда ты войдёшь. И лишь ты входила…

– Я люблю Алеся! – прервала она Гоги.

– Нет! – ничуть не огорчился он. – Ты любила его восхищение тобой, его опьянение тобой. Да, он тебя любил, не спорю. Но ты вела его… как мать.

– Нет же! Я только помогала ему вылезти наружу из его нутра, – спорит она и с Гоги, и с родителями. – Он очень богатый… – Обрывает фразу и тихо говорит: – Что-то случилось, может, я вырезала его вместе с сыном…

Гоги молчит. Чего-то ждёт. И она добавляет:

– Странно, что я вам всё это говорю. Это не значит…

– Я знаю. Спасибо тебе. Не надо ничего объяснять. – Гоги встал и вышел из спальни.

А она, наконец, смогла сесть. Осторожно сняла с себя Гогино пальто и удивлённо осмотрела себя: как это получилось, что она спала одетая, если, придя домой, принимала ванну?

Гоги стоял у окна в гостиной.

– Вы, наверное, голодный!

– Я очень голодный, – сказал он, не поворачиваясь. – И если вы…

– У меня есть гречневая каша.

Гоги ел медленно, аккуратно, подолгу жевал, что совсем не вязалось с его привычными импульсивностью и страстностью.

Она знает его дочку. Руся приходила на все премьеры и сидела в первом ряду. Импульсивной, в отца, ей трудно усидеть целое действие на одном месте. Одиннадцати-двенадцатилетняя… под хлопки зрителей она могла и вскочить, перевернуться на одной ножке или замахать руками. В шестнадцать изо всех сил пыталась соответствовать своему особому положению – она дочь известного режиссёра, прописанного в газетах и журналах и в рубрике «Мой театр» телеканала «Культура»! На себе ощущала поклонение ему: «Русенька, сюда, пожалуйста», «Русенька, а не хотите ли пирожного?», «Вот, Русенька, программка». Но усидеть на одном месте и в шестнадцать ей было трудно. Папина энергетика крутила её во все стороны, словно и она должна вобрать в своё видение проявление каждого, реакцию каждого на вершащееся действие. После спектакля обязательно докладывала папочке, в какой сцене внимание ослабевало, а в какой, по её словам, кровь кипела.

Гоги не походит на себя. Какая энергетика, какая властность, какая страстность… склонился низко над чашкой, вертит ложкой, словно сахар размешивает, а сахара не взял. И она кидается на помощь:

– У вас замечательная дочка. Как и вы, горит… – Тут же заткнулась. Штампы – «замечательная», «горит» – сами на себе замкнулись, сами себя угрохали.

– Спасибо, – улыбнулся юродивой улыбкой, чуть повёл головой. – Петя сказал, ты развелась, а для осуществления твоих планов нужен муж. Не трону. Сама если…

Гоги предлагает ей фиктивный брак.

– Приглашаю тебя в планетарий.

– Куда?!

– Я отменил репетицию. И мне полагается отдых…

– Почему в планетарий?

– Там созвездия. Покажу тебе… Если бы не стал режиссёром, стал бы астрономом. Сегодня серенькая зима и день, звёздное небо не видно. Только в планетарии. Мы с тобой оба попали сюда с моего созвездия. Там наша родина. Туда и вернёмся.

Так было лишь однажды, когда она осталась без сына. Очнулась от наркоза, а сквозь неё, как в комнате с распахнутыми окнами, без людей и мебели, гуляет ветер.

Ей всегда казалось: кто-то сверху руководит ею. Она явилась сюда с созвездия?

– Не хочу в планетарий. Боюсь сорваться с нашего шарика, – спешит Лиза откреститься от предполагаемого рождения не на Земле. Она – папина и мамина!

А Гоги упрямится:

– Да ты вовсе не на Шарике родилась. И сейчас это лишь сон. Тебе кажется, что ты здесь. Ты бесплотна, твоя душа свободна и в пространстве! – Он помолчал. Спросил будничным голосом: – Куда хочешь поехать ты?

Почему сон? Она в своей кухне, со своим псом, в своём старом свитере. Реальность.

– На вокзал!

Теперь Гоги удивлённо смотрит на неё. И она спешит опровергнуть его:

– Вот стол. И мы сидим. И столько брошенных детей в нашей стране… только я помогу! Нужно найти ещё четырёх.

Гриф застучал хвостом по полу. «Идём гулять», – зовёт он.

Гоги кладёт руку на голову Грифа. Гриф улыбается.

«Это что же ты врёшь? – голос Гоги из давней репетиции. – Кто же так ищет убежавшего сына? Сидит твой сын готовый на вокзальной лавке и ждёт папочку, так, что ли? Нет, ты помучайся, помозгуй, побегай, поищи его. Эпизод придумал недостоверный».

Сейчас Гоги не говорит ничего. Обеими руками берёт кружку с крепким чаем, лицом прижимается к парку́ от него.

Лиза ёжится. Вот реальность: в доме прохладно. А с тем давним эпизодом Гоги прав: не сидят бродяжки-дети на вокзале и не ждут благодетелей. По рынку, может, шастают. А что на рынке схватишь? Сырую картофелину, морковину… Куда кинется голодный ребёнок?

Гоги всё прячется от неё в парке́ от чая.

Она и так знает, что он хочет сказать: «Твоё призвание – театр. Несчастные дети – ворюжки, лгуны. Крест нести – растить чужих детей». Незнакомый Гоги. Гоги пьёт чай.

– Могу погулять с Грифом. Всю жизнь хотел иметь такую псину. Кажется, у нас с ним начинается роман. – Гоги залпом допивает чай. – А ты пока оденься потеплее.

– На вокзал не поедем! – говорит она виновато.

– Куда скажешь, туда и поедем. Можно навестить Жору. Купим на всю группу яблок или мандаринов.

Хлопает дверь.

Звонит телефон. Голос ей не даётся.

– Ты плачешь, доченька? Что случилось? Мы с мамой приедем к тебе!

– Нет, папа. Гоги пошёл гулять с Грифом. Он взял день отгула. Мы с ним поедем в планетарий.

– Куда?!

Она молчит. Новое слово её задушит сейчас. Может, и впрямь она здесь – с созвездия?

– Доченька, поплачь, станет легче. Я, к сожалению, не умею. А женщинам легче. Планетарий – это очень хорошо. Вечером мы с мамой забежим.

Вернулся Гоги, а она всё сидела в коридоре возле тумбочки с телефоном.

И Гоги сел рядом на пол и взял её обе руки в свои. И Гриф сел рядом, уткнулся в её колени.

Конечно, самое главное в жизни – наконец увидеть звезду, с которой они с Гоги прилетели на Землю.

– Есть созвездие Большого Пса, – словно слышит её Гоги. – Оно ниже и левее Ориона. А самая яркая звезда в нём – Сириус.

– Так мы – с Сириуса? – повторила она красивое слово.

Гоги погладил её по голове, а потом взял в руки её косы и держал их в обеих руках, как когда-то Алесь.

– Может быть. А может быть, мы – с Млечного Пути. Во сне я иногда возвращаюсь туда. Я бесплотен и не могу сгореть. Огонь – моя питательная среда, я наполняюсь им на своей планете.