Читать книгу - "Его другая семья - Полина Рей"

свой в одну руку, вторую протянул к моей ладони, лежащей поверх стола, что не укрылось от внимания Эммы и Тима. Оба впились глазами в нас, не глядя друг на друга, будто бы это могло стереть из памяти то, что мы знали об этих любовничках.

Они вообще вели себя очень наигранно и отстранённо. Как двое людей, которые встретились сегодня впервые.

– Я предлагаю выпить за знакомство, – провозгласил Давид. – Но не знакомство людей, что не были друг другу представлены ранее. Нет. Все мы здесь в той или иной степени знаем друг друга. Вы двое, – указал он бокалом сначала на Тима, потом на Эмму, – находитесь в очень близких отношениях. Ну а мы с Кариночкой встретились не так давно. Но уже успели очень многое.

Он сделал небольшую паузу, во время которой жена Асатиани хотела что-то сказать, однако Давид жестом дал ей знак молчать. А Тим… Тим вдруг повёл себя довольно своеобразно. Не дожидаясь окончания тоста, залпом выпил шампанское и, откинувшись на спинку стула, сложил руки на груди, после чего принялся наблюдать за происходящим с насмешливым интересом.

Впрочем, выражение его лица кардинально поменялось, когда Давид продолжил:

– Например, я переписал всё, что мне принадлежало, на Карину. С этого дня она – единственная владелица имущества семьи Асатиани. И мать моих будущих внуков, которых она носит под своим сердцем. Так что предлагаю выпить за это событие, ведь теперь нас всех ждут огромные перемены.

И он, поднёс мою прохладную ладонь к губам и оставил на ней сухой и горячий поцелуй.

Бледные тона с синевой затопили каждую клеточку тела Соловкова. Он впился пальцами в край стола и, приоткрыв рот, уставился на меня. В глазах мужа полыхала такая ярость, подёрнутая дымкой ненависти, что мне стало бы даже страшно, если бы я не была морально готова к тому, как Тим отреагирует.

– Милая, покажи Тимофею то видео, – мягко попросил меня Давид, не глядя на жену и Соловкова.

Я включила ролик, который скачала для меня Валя. Протянула мобильник мужу. Тот не взял его, потому пришлось положить телефон на стол перед Тимом.

– У вас с моей женой роман, – продолжил говорить Давид. – Он начался достаточно давно, чтобы считать, что ребёнок, которого носит Эмма, может быть от тебя, Тимофей. Но даже если он зачат от меня, ведь моя дражайшая супруга раздвигала ноги не только перед тобой, но и перед своим мужем-стариком, – он изобразил шутовской поклон в сторону замершей, словно статуя, жены, – мне на это плевать. Я передал Карине все активы. Она будет владелицей всего, что мне принадлежало. Она родит моих внуков и будет воспитывать их в достатке. И не рассчитывай на то, что тебе удастся обхитрить нас, остаться с Кариной и пользоваться благами, которые принадлежат по праву только ей. Мы подстраховались, так что даже если ты сто раз станешь разводиться с женой, не получишь ни гроша по закону.

У меня мелькнула мысль. Совершенно дурацкая, но тем не менее. А если со мной что-то случится, то Тим же станет законным наследником всего! Словно читая эти мысли, Асатиани продолжил:

– Пока Карина переберётся в этот дом. Эмму ты можешь забирать себе, я не хочу дальше жить с женой, которая запачкала не только себя, но, в первую очередь, нашу фамилию. Ну и готовься к разводу, Соловков. Я обеспечу твою супругу такими акулами-адвокатами, которые потреплют тебе нервы, когда Каро станет делить ещё и ваше совместно нажитое имущество.

Это был настолько точный и сильный удар ниже пояса, что Тимофей не просто стал бледным до синевы, он превратился едва ли не в труп от ошарашенности, которой его накрыло, когда он слушал ровную и спокойную речь Давида. И когда мне показалось, что муж не выдержит и вот-вот взорвётся, после чего бросится на меня, желая разорвать в клочья, вдруг раздался странный звук.

Он был не похож на крик, хотя, судя по всему, именно криком и являлся. Я услышала то ли всхрап, то ли писк, а когда перевела взгляд на Эмму, поняла, что исходит это звучание от неё.

– Эмма! – взревел муж и, едва не опрокинув стол, бросился к любовнице. – Господи! Скорую! – завопил он, и стало ясно, что стало причиной такой реакции.

У Эммы отошли воды. Она попыталась подняться, завозила руками по столу, смахивая с него на пол то, что там стояло в ожидании званого ужина.

Тимофей засуетился, стал кричать и звать на помощь, пока мы с Асатиани сидели, наблюдая за этим. Я – с шоком, который пронизал каждую клеточку моего тела. Давид – с мрачным удовлетворением.

– Нужно помочь, – выдохнула я, не в силах больше наблюдать за тем, как Соловков, будь он тысячу раз неладен, пытается взять Эмму на руки, чтобы куда-то нести, пока та истерит и причитает, что теперь у неё точно начались роды.

Наконец, скорая была вызвана, и мы с мужем, насильно усадив жену Давида на диван, принялись ждать приезда врачей. Эмма стонала, попеременно хватаясь то за живот, то за Тимофея. А я чувствовала себя так, как мне и полагалось в данной ситуации. Совершенно чужеродным элементом, который был здесь третьим лишним.

Увезли Эмму быстро. Скорая сработала так, как ей и полагалось. Примчалась в течение десяти минут, после чего без лишних вопросов забрала несчастную роженицу, которую вызвался сопровождать Соловков.

И когда вся эта процессия удалилась, я ощутила себя странно опустошённой. Вроде бы вот она, маленькая победа. Триумф после того, что сделали со мной и Давидом наши супруги. Но отчего же чувство уверенности в том, что всё произошло правильно, так стремительно потускнело?

– Присядь, – попросил меня Асатиани, когда я начала осознавать, что уже длительное время стою и смотрю вслед Соловкову и Эмме, которые отбыли вместе с бригадой скорой.

Подойдя к столу, я устроилась на том месте, которое и заняла, когда только этот ужин начался.

– Жалеешь о том, что мы сделали? – уточнил Давид, словно и впрямь мог читать мои мысли.

Я неуверенно покачала головой.

– Не жалею, – ответила ему. – Просто… мне её стало даже жаль.

Взяв из корзинки свежий хлеб, я начала бездумно крошить его на тарелку.

– Это и отличает тебя от Эммы, Карина, – ответил Асатиани, покачав головой. – Окажись ты на её месте, не дай бог, конечно, ты бы не получила ничего, кроме радости от того, что тебе плохо. Способность сопереживать дана не каждому. И Эмма её лишена.

Он неловко поднялся из-за стола и проговорил, переводя разговор в то русло, которое касалось