Читать книгу - "Чужак в чужом краю - Роберт Хайнлайн"

— Путешествие во времени засекречено? Но почему, боже мой?

— Ты что, парень, не был на государственной службе? Да они и секс засекретят, если смогут. И безо всякой причины. Просто они так привыкли. Засекречено — и все тут. Уволь.

— Чак, брось хамить. Это важно для меня. Ужасно важно.

Он молча глядел в стол.

— Мне ты можешь рассказать. У меня неограниченный допуск. И его никто не отменял, хотя я давно уже не состою на государственной службе…

— Что такое «неограниченный допуск»?

Я объяснил — он покивал.

— Ты имеешь в виду статус «Альфа». Ты молодец, парень, я дополз только до «Беты».

— Тогда почему ты не можешь мне рассказать?

— Хм… Сам знаешь. Несмотря на твой высокий статус, у тебя нет тематического допуска.

— Какого еще допуска, к черту?

— Тематического. Того, что был у меня.

Он не собирался раскалываться, и я заявил:

— Не думаю, чтобы это было так важно. По-моему, ты просто трусишь.

Пару минут он пялился на меня.

— Дэнни… — выдавил он наконец.

— Что?

— Я расскажу тебе все. Только помни, парень, о своем статусе «Альфа». Я расскажу тебе об этом потому, что это никому не повредит. Правда, и тебе не поможет. Да, это самое настоящее путешествие во времени, но толку от этого никакого. Ты не сможешь им воспользоваться.

— Почему?

— Ты дашь мне сказать? Никто не знает, как это происходит — даже теоретически это невозможно. Это не представляет даже научной ценности. Перемещение во времени — просто побочный продукт исследования нуль-гравитации. Потому оно и засекречено.

— Черт возьми, но ведь нуль-гравитацию рассекретили!

— Ну и что из этого? Если бы перемещению во времени нашлось коммерческое применение, его бы тоже рассекретили. А теперь — заткнись.

Не то, чтобы я его послушался. Однако, перескажу все без моих реплик.

Когда Чак учился на последнем курсе Колорадского Университета, он подрабатывал на должности лаборанта. Сначала он работал в лаборатории, занимавшейся низкими температурами, но потом Университет занялся разработкой выводов Эдинбургской теории поля и выстроил в горах большую физическую лабораторию. Шефом Чака был профессор Твишелл, доктор Хьюберт Твишелл. Он упустил Нобелевскую премию и поэтому остервенел.

— Твиш решил посмотреть, что будет, если попробовать поляризовать гравитационное поле. Ничего особенного не случилось. Насмотревшись вдоволь, он отошел к компьютеру обработать результаты опыта. Компьютер выдал такое, от чего у Твиша вылезли глаза на лоб. Мне он, естественно, ничего не показывал. Потом он положил в камеру два серебряных доллара, — тогда они были еще в ходу — и велел мне пометить их. Затем нажал кнопку, и доллары исчезли.

— Конечно, это было свинство с его стороны, — продолжал Чак, — выкидывать подобные фокусы на глазах у парнишки, которому деньги доставались с таким трудом. Но он казался довольным, я, впрочем, тоже — ведь мне платили повременно.

Спустя неделю одно из колесиков прикатилось назад. Только одно. Но еще раньше случилось вот что. Шеф ушел домой, а я прибирался в лаборатории и вдруг обнаружил в испытательной камере морскую свинку. Ни у нас в лаборатории, ни поблизости никакой живности не водилось. Я взял ее и понес к биологам. Они пересчитали свой зверинец, но дефицита не обнаружили. Я взял зверушку домой, и вскоре мы очень подружились.

После того, как доллар вернулся к Твишеллу, он начал работать так, что забывал бриться. Однажды он затребовал у биологов двух морских свинок Одна из них показалась мне ужасно знакомой, но разглядеть ее как следует я не успел — Твиш нажал кнопку, и обе исчезли.

Через десять дней одна из них — та, что не походила на мою — вернулась, к вящей радости Твиша. Потом из департамента безопасности явился один хмырь, типичный полковник, хотя и называл себя профессором ботаники. Военный до мозга костей… и Твиш ничего не смог с ним поделать. Так вот, этот полковник живо посадил нас под колпак — установил режим секретности, дал всем по статусу, взял подписку о лояльности. Похоже, он возомнил, будто напал на величайшее стратегическое открытие со времен Цезаря. Он думал, что с помощью установки Твиша можно будет выигрывать проигранные сражения, побеждать врага за день до битвы. А противник так и не поймет, в чем дело. Конечно, он был псих, с головы до ног… и светилом стратегии он не стал, как ни пытался. А секретность, насколько я знаю, так и осталась. По крайней мере, открытых материалов я не видел.

— Мне кажется, — перебил я его, — это могло дать некоторые военные выгоды. Можно взять напрокат у времени целую дивизию. Хотя, постой, здесь есть одно «но». Вы посылали во времени парные предметы. Значит, нужны две дивизии: одна идет в будущее, другая — в прошлое. Таким образом, одна дивизия теряется полностью… и я уверен, что есть более дешевые способы выиграть сражение.

— Ты прав, хотя кое в чем ошибаешься. Вовсе не обязательно брать пару дивизий, пару морских свинок или пару чего бы то ни было. Оперировать нужно с массами. Можно взять дивизию солдат и груду валунов того же веса. Действие равно противодействию, как гласит третий закон Ньютона.

Он снова начал чертить на столе.

— Произведение массы на скорость равно произведению скорости на массу… На этом принципе основан полет ракеты. Формула путешествия во времени выглядит похоже: произведение массы на время равно произведению времени на массу.

— Так в чем дело? Валуны подорожали?

— Пораскинь мозгами, Дэнни. Ракета движется в одну сторону, газы — в другую, а в какой стороне лежит прошлая неделя? Покажи пальцем. Попробуй. И как ты узнаешь, которая из масс отправится в будущее, а которая — в прошлое? Такое оборудование практически невозможно отладить, правильно его сориентировать.

Я замолчал. В хорошеньком же положении окажется генерал, получив вместо дивизии кучу гравия! Неудивительно, что экс-профессор так и не стал бригадным генералом.

Чак продолжал:

— Эти две массы можно представить в виде пластин конденсатора, несущего определенный заряд времени. Сближаем их… Чвак! — и одна из них оказывается в прошлом. Но мы никогда не узнаем, какая из них где. И что хуже всего — ты не сможешь вернуться.

— Что? Да кто же захочет возвращаться в прошлое?

— Тогда какой же из всего этого толк? Для коммерции? Для науки? Где бы ты ни