Читать книгу - "Семья. Измена. Развод - Мария Николаевна Высоцкая"

Не без интереса слушаю то, что говорит Князев. У них там какие-то проблемы? Конфликт? Что вообще сейчас происходит между Князевым и моим отцом? Они все еще союзники или уже враги?

Я никогда особо не лезла во все это бизнес-болото, но будет лукавством не отметить, что еще год назад Миша не дерзил папе. Не ставил его мнение под сомнение — вот так открыто, по крайней мере…

— Значит, так было нужно. Вам не нравится, вы и не мелькайте я тут при чем? У вас паранойя. Сказал же, заеду, как будет время.

Миша отключается первым и бросает телефон на свое сиденье, продолжая как ни в чем не бывало вести машину. Меня в это время, конечно же, так и подмывает позлорадствовать или выдать какую-нибудь глупую шутку.

— Проблемы? — все же спрашиваю. Даже миролюбиво, можно сказать.

— Никаких.

— Где ты мелькал? — пересаживаюсь, делая упор на левое бедро, чтобы смотреть прямо на мужа.

— В новостях.

— Точно. Мы с Марком видели. Он порадовался, когда тебя увидел. Это было не согласовано с папой, судя по всему?

— Он уже давно не в том положении, чтобы с ним что-то согласовывали.

Миша бросает на меня слегка раздраженный взгляд, мол, как я могла такое ляпнуть и усомниться в нем? Его сиятельство в бешенстве просто.

Я пока не знаю, что делать с информацией о Владе, да и надо ли что-то делать. Но вот Мишины слова о реальности, которая не изменится, что бы мы сейчас ни делали, все еще тревожат и не выходят из головы.

Между папой и мужем точно что-то происходит. Это открытый конфликт?

Отец говорил про два года. Что изменится за два года? Почему я смогу развестись по их прошествии?

— А раньше? Когда ты только на мне женился, согласовывал? — уточняю шепотом, но Миша слышит. Знаю, что слышит.

— У тебя сегодня хорошее настроение на поболтать?

— Ты первый начал, — пожимаю плечами, — вон, листочками тут махал. Про Влада зачем-то вспомнил. Так что я имею право задавать вопросы.

— Раньше ты свой мозг этим не напрягала.

— Придурок, — шиплю и тут же отворачиваюсь к окошку.

Лучше уж и правда молчать, чем слушать оскорбления в свой адрес.

Будто я не в курсе, что Князев всегда считал меня недалекой. За два дня до свадьбы, когда в нашем доме проходила помолвка, я слышала разговор Миши с кем-то из его друзей. Он с усмешкой говорил о том, что моська у меня смазливая и ему хоть в чем-то повезло. Потому что вместо мозга у этой избалованной девки ветер по черепной коробке гуляет.

Я тогда даже разозлиться не смогла и как-то обозначить, что я все слышу, потому что злость и так была моим перманентным состоянием.

Я ему не нравилась. Он мне тоже. Первый год мы вечно друг другу грубили. Иногда вообще без повода.

Моя жизнь его не интересовала. Он прекрасно вел свою — разгульную, а потом мы разыгрывали идеальную семью на публике. Было тошно.

Но его отстраненность давала мне мнимое чувство свободы. В какой-то момент я настолько им прониклась, что решила сбежать. Чем все закончилось, понятно без объяснений, раз мы все еще вместе…

С того дня Миша стал более резким и раздражительным, а я, чтобы минимизировать общение, ушла с головой в работу. Деньги, что зарабатывала, не помогли бы мне противостоять Мише и папе, но они добавляли хоть какой-то уверенности в себе. С ней были проблемы. Я в принципе превратилась в сгусток затюканной плоти, без права выбора и голоса. У меня все забрали и делали вид, будто это нормально. Чего мне вообще может не нравиться?

За три месяца до рождения Марка пришлось осесть дома. Уйти в декрет с надеждой, что после рождения ребенка я получу долгожданную свободу, которую мне обещали.

В момент, когда у нас вообще зашел разговор о ребенке, я думала, с ума сойду. Для меня это было неприемлемо. Но что папа, что Миша давили. Убеждали, что так нужно, правильно. Князев как-то вечером, когда мы в сотый раз говорили на эту тему, пообещал, что ребенок — это наш с ним прямой путь к разводу.

Я ухватилась за эту мысль. Согласилась, а когда тест показал две полоски, долго рыдала в ванной. В тот момент мне было плевать на развод, на Мишу, отца, на их планы и договоренности. Я думала лишь об одном — это же будет живой человек. Что я творю? А если я не смогу его полюбить? Если обреку на страдания?

Думаю, отец это понимал. Видел сомнения, поэтому первые три месяца ко мне была приставлена ужесточенная охрана и врач. На всякий случай…

Когда родился Марк, нет, когда я впервые услышала стук его сердечка, поняла, что уже его люблю. Больше всех. Больше жизни.

Гормоны шалили во время беременности не по-детски, я стала более мягкой. Миша в то время тоже как-то потеплел. Если изначально ребенок был для него еще одной выгодной сделкой, то чем больше становился мой живот, тем чаще он спрашивал, как я себя чувствую, первый шел со мной на контакт. Говорил про ребенка, его будущее. Был вовлечен.

Мы оба были максимально вовлечены.

Иногда, ночами становилось невыносимо больно от осознания, что мой малыш от нелюбимого человека, но утром это проходило. Я должна была быть сильной и веселой ради малыша.

Мы с мужем заключили пакт о перемирии. Вербальный. Не говорили об этом, но оба будто пошли друг другу навстречу ради Марка.

Но, когда сын родился, я провалилась в легкую депрессию. Князев этого даже не заметил. Все его внимание было приковано к Марку, а меня будто не существовало. Никто не заметил. Даже мама моя. Меня словно вычеркнули. Все наше с Мишей нормальное общение на этом фоне стало испаряться. Я стала закрытой, нервной, постоянно плакала, но изо всех сил старалась как можно больше времени уделять ребенку и не быть плохой мамой. Этого я боялась. Боялась как-то навредить сыну, недодать любви.

Мне было плохо, а Миша этого не видел. Я огрызалась, он отвечал. Мы могли не разговаривать друг с другом неделями.

Я плакала ночами и ненавидела себя за то, что поверила ему. Поверила в то, что мы можем быть нормальными, жить нормально. Ну и за то, что развода в итоге не намечалось.

В одну из таких ночей случайно нашла контакты Влада в