Читать книгу - "Девушка в белом кимоно - Ана Джонс"

— Какие же они молодые, прямо еще дети!

— У тебя скоро тоже будут дети, — Кендзи с отвращением морщится.

Я передразниваю его, затем изображаю интерес к следующей фотографии. У меня нет желания обсуждать с младшим братом такие интимные темы, но теперь я не могу думать ни о чем другом, кроме этого. Украденный поцелуй, который имел продолжение, и как это вылилось в предложение Хаджиме. Я тихо улыбаюсь, вспоминая свое удивление.

— Ты хочешь на мне жениться? — спрашиваю я его с широко распахнутыми глазами.

— Больше всего на свете, — Хаджиме так крепко прижал меня к себе, что наши сердца стали биться как одно.

— А где мы будем жить? — я ощущаю покой и счастье в его руках. Хоть бьющая ключом энергия юного американца и дарила моим мечтам новые цвета и насыщала жизнью, мои японские традиции крепко 60 привязывали меня к дому. Я уткнулась носом в его подбородок, растеряв часть восторга из-за прохладного дуновения разума. — Хаджиме, я никогда не смогу отсюда уехать.

— Ну что же, — он поцеловал меня в висок, затем слегка отстранился, чтобы провести пальцами по моим волосам. — Тогда почему бы нам не остаться здесь?

— Остаться? — я тут же задрала подбородок. — А как же твоя семья?

Он пожал плечами.

— Я по ним ужасно скучаю. Нет, серьезно, я уже очень соскучился. А мама? Да, это ее точно убьет... — он склонил голову и покачал ею. — И я скучаю по субботним матчам по бейсболу с ребятами и воскресным обедам с семьей. По этой жизни я точно буду скучать, потому что это была хорошая жизнь. И да, я бы мог вернуться в нее. Но все оставшееся время, до глубокой старости, я бы задавался вопросом, а что было бы, если бы я решился все изменить? Потому что... — и он коснулся костяшками пальцев моей щеки. — Понимаешь, Сверчок? Я готов отказаться от всего привычного в моем мире, от моего дома, потому что ты теперь мой дом. И если в моей жизни не будет тебя, то это будет не жизнь.

Я поцеловала его. Он просил моей руки, но я отдала ему еще и сердце.

— Смотри! — Кендзи размахивает фотографией прямо перед моим лицом, стараясь отвлечь меня от воспоминаний. — Я тоже хочу пойти в армию! Тогда я смогу убивать злых гайдзинов — его детское милое личико исказилось злой гримасой.

— Что? Не говори так... — я бросаю взгляд на изображение на фотографии, и внутри у меня все обрывается. Отец в военной форме. Кендзи не знает, что Хаджиме американец, и не слышал, что произошло во время вчерашнего знакомства, потому что его не было дома. — Злые не гайдзины, все зло в войне, Кендзи.

— И это необходимое зло, — низкий голос отца пугает нас обоих, пока его прищуренные глаза осматривают разбросанные по полу фотографии.

Как давно он тут стоит?

Двумя пальцами он велит Кендзи передать ему фотографию, которую тот держит в руках. Взглянув на нее, он проворчал что-то и нахмурился. Он знал, что такое война, и сталкивался с ней не единожды. «Слишком часто», как говорила окаасан всякий раз, когда об этом заходила речь.

Я решаю положиться на веру в меня Хаджиме и отваживаюсь заговорить.

— Необходимое, но оно уже позади, отец. Мы не должны об этом забывать, иначе окажемся втянутыми в вечную борьбу обезьяны с крабом⁸.

Его глаза мечут молнии, потом он переводит взгляд на бабушку, идущую мимо с чаем.

— Обезьяна и краб... такая глупая схватка, цк, цк, цк, — когда она выходит в сад, ее легкое летнее юката⁹ сливается с вечерним небом насыщенного цвета индиго.

В кои-то веки я согласна с обаасан. Эта глупая сказка иллюстрирует неприглядную и страшную правду. Краб находит рисовый шарик, а обезьяна убеждает его обменять шарик на семечко хурмы. Краб соглашается и сажает семечко, чтобы вырастить спелые плоды. Но потом обезьяна забирается на дерево и крадет плоды хурмы. Дети краба в ярости на обезьяну решают ей отомстить, и так далее, и тому подобное.

Когда я поднимаю взгляд, то вижу, что отец все еще хмуро смотрит на меня.

— Месть порождает только новую месть, — говорю я, надеясь смягчить его.

— Ну-ну-ну, хватит уже об этом, — мама рукой разгоняет неприятное напряжение, входя в комнату. — Торжественная встреча Наоко и Сатоши будет всего через пару дней. Так давайте будем произносить только счастливые слова, хорошо?

Мы прекращаем разговор, потому что не хотим ее расстраивать. Левый желудочек сердца окаасан увеличен и, если она расстроена, сокращается в собственном ритме. В нашем доме об этом небольшом отклонении редко говорят, но все время помнят.

Удовлетворенная тем, что мы замолкли, она с улыбкой протягивает мне свое церемониальное кимоно.

— Вот, Наоко, примерь, посмотрим, как оно тебе.

— Примерить? — я одним лишь взглядом касаюсь роскошной ткани. Это воплощенное в тончайшем шелке белое великолепие, созданное руками настоящего мастера. Деликатный узор на ткани то прячется, то бросается в глаза, играя со светом. Этот наряд восхитителен, и я не смею к нему даже прикоснуться. Если я надену его в свой свадебный день, то это будет значить, что я чту свою семью, помимо того что я чиста и непорочна перед своим будущим мужем. Я качаю головой, сгорая от стыда из-за того, что подвела своих родителей в обоих случаях.

— Оно слишком красиво, окаасан, я не посмею.

Отец поворачивается к матери, а она накидывает край своего драгоценного кимоно на его руки, и я замечаю, как они обмениваются теплым взглядом.

Затем, повернувшись ко мне, отец кивает.

— Примерь. Дочь, выходящая замуж за сына такой хорошей семьи, достойна такого наряда. Не надо все в этой жизни превращать в противостояние, Наоко.

Вот и все. Мне официально предложили мир в противостоянии, которое только началось.

После ужина, увидев, что Таро с отцом устроились в саду на террасе, я начинаю мыть посуду, мама ее вытирает, а бабушка расставляет по местам.

— Не хочешь ли ты выпить чаю в саду, обаасан ? — я жестом показываю на патио. — Дай покой своим ногам, я принесу тебе туда чашку, как только заварю.

Мама бросает на меня взгляд, в котором читается любопытство. Может, я слишком явно действую?

Бабушка, ковыляя, подходит ближе, и я ощущаю запах сладкого заварного крема и жасмина. Она с подозрением осматривает нас, но выходит в сад, к Таро и отцу.

Я ставлю на огонь чайник, и когда убеждаюсь в том, что бабушка уже в саду, начинаю разговор.

— Ты сегодня такая красивая, даже красивее обычного, окаасан, — и это не ложь. Ее волосы расчесаны на пробор и разделены на две половины, каждая из которых закреплена золотыми с сапфирами заколками. — И тебе так идет твое летнее кимоно.