Читать книгу - "День Нордейла - Вероника Мелан"

Почему нет выхода? Почему я его не вижу?

Если я отдам «башке» содержимое криокамеры, меня никто не осудит. Никто – ни ребята, ни Дрейк. Никто не скажет, что я слабачка, что сдалась, когда могла сделать иначе, не укорит ни словом, ни мыслью.

Но сдаваться – последний вариант. Однако где другие? Как найти их?

Кто-то опустился за мой столик напротив – зашуршала ткань длинной юбки. Передо мной уже стоял чай, а из-под зеленого на этот раз тюрбана смотрели проницательные, но невеселые глаза хозяйки «Карты».

– Беда? – спросила она, не здороваясь.

Я кивнула. Поджала губы, шумно выдохнула и промолчала. Отвернулась.

– Пей. Думай, – посоветовали мне лаконично.

Но я уже думала, в том-то и дело. И не особенно верила, что в ближайшие полчаса придумаю что-то новое.

– Помогите мне, – вдруг повернулась и попросила я.

Блеклая на первый взгляд женщина моментально подобралась, прищурила глаза.

– Просишь о помощи?

– Прошу.

И после долго молчала, размышляя.

– Когда просят, надо помогать. Вот только, если касаешься чужой беды, она бьет и по тебе, понимаешь? Это надо учитывать.

Я вовсе не была уверена, что понимаю материи, о которых она толкует, – она тоже чувствовала «лысую», тоже опасалась ее? Эта «гадалка» однозначно имела дар смотреть в тонкие слои пространства, иначе никогда бы не открыла «Карту», никогда бы не чувствовала чужие эмоции. А она их чувствовала.

– Я дам тебе подсказку. То будет помощь без помощи – безопасно. Согласна?

Я была согласна на что угодно. Что. Угодно.

– Говорите.

Мне придвинули кружку с чаем. Сообщили:

– Платить не надо, – дама с круглыми глазами подалась вперед и понизила голос: – Реальность и сон – одно и то же, понимаешь?

Если я и понимала, то лишь отчасти, абстрактно. Гадалка же продолжала говорить:

– Все миры пересекаются, все. Этот и другие. Из одного можно коснуться другого и наоборот. Если решишь этот ребус, все получится. А теперь пей…

И она ушла, оставив меня скрипеть зубами от предчувствия, что в очередной раз ничего не выйдет, и вскоре я начну «считать жертвы».

* * *

«Реальность и сон – одно и то же…»

Я шагала, не выбирая направления, прямо под дождем.

Сон – реальность… Как все это связано?

На бетонной дорожке, проходящей вдоль задней стены пятиэтажного дома, сидели мокрые взъерошенные голуби – прятались от дождя на сухих пятаках под балконами. Мне бы тоже туда, где тепло и сухо, но сегодня не тот день – пока я не найду выхода из положения, тепло мне не будет нигде.

Покрышки машин шипели по раздавшимся лужам, разбрызгивали на обочины фонтаны; укрылись мини-домиками-зонтами редкие прохожие.

Дрейк пока не учил меня осознанным сновидениям, говорил: сложная тема. Более того, опасная. Для того, чтобы войти в режим осознанного сновидения, у меня не было как а) надлежащего опыта, так б) не было и опыта в передвижениях по миру сновидений. Иными словами, я могла убить не одну ночь лишь на то, чтобы увидеть в очередном сне не абы что, но, например, Дрейка, и еще не один год для того, чтобы передать послание.

Не то. Не сработает.

«Миры пересекаются».

Возможно, но как из одного из них попасть в другой? Это ведь не «прыжок», это другое.

Проехал умытый дождем автобус – сверкнула с его бока яркая реклама о новом парке аттракционов «Муринга». Улыбающийся парень, по лицу которого текли дождевые струи, будто плакал.

«Если она имела в виду прямой выход в астрально-ментальное поле, то как это сделать? – ломала мозги я. – Медитацией?»

Медитация – процесс далеко не всегда контролируемый. Да, находясь в ней, можно попробовать передать послание, но оно, скорее всего, будет перехвачено «лысой». И кто-то пострадает.

«Нет, все это „здесь“, все слишком близко. Уходить надо, как на радиоволнах, на другой план. Дальше, выше…»

И я вдруг застыла прямо посреди дороги, потому что неожиданно поняла – как.

Поход к Лагерфельду, который из-за инцидента с Тайрой не жаловал меня в гости, стал настоящим испытанием. И всю дорогу, пока я раздумывала, как рассказать ему о моей просьбе, глухо и испуганно колотилось в груди сердце.

«Все это слишком рискованно. Вот только, если не попробовать, уже через час начнутся „жертвы“».

Выбирать не приходилось. Прыжок на мокрое крыльцо; звонок в дверь. И шаги за дверью.

Мы сидели в его кабинете: я хмурая и мокрая, готовая к боевым действиям, а док непривычно молчаливый, настороженный.

– Ты, правда, веришь, что я могла сказать ей такое? Своей подруге?

– Я слышал. Я был в той комнате.

– Это была не я.

И долгий взгляд друг другу в глаза. Тяжелый вздох после.

– Ладно. Говори, чем я могу тебе помочь?

Он не верил мне – точнее, верил, но не до конца – не мог уложить в голове поведение меня «той» – ложной – и «этой», которая сидела теперь перед ним.

– Мне нужно от тебя большое одолжение. Большое.

– Я слушаю.

– Погрузи меня в искусственную кому.

Он смотрел на меня долго и тяжело, а молчание в продолговатой комнатушке с двумя кушетками – местной операционной – сделалось свинцовым.

– Ты понимаешь, о чем говоришь?

Я сглотнула. Как зябко внутри, как неуверенно.

– У меня нет другого выхода.

– Зачем, Ди?

– Не могу объяснить.

– Нет, будь добра. Меня Дрейк за такое по голове не погладит.

– Он… разберется.

Мне приходилось с осторожностью сапера подбирать слова.

Свет, льющийся в единственное окно «операционной» из-за непогоды сделался тусклым и серым, но Лагерфельду не требовались ни лампы, ни инструменты, чтобы лечить.

– Сейчас. Не тяни. У меня нет…

– Бернарда, искусственная кома – состояние, когда астральный план полностью отрывается от физического, и возвращение может не пройти гладко. Грубо говоря, ты можешь потерять способности. Все тонкие тела во время комы разъединяются, иногда процесс носит необратимый характер.

– Знаю. Но нет времени.

– Нет, на такое мне нужно разрешение от Дрейка.

– Да не будет у тебя разрешения от Дрейка! Он не успеет вернуться.

Я впервые смотрела на Стива с металлической тяжестью в глазах. Как на войне, как на полевого врача, которого просила отрезать себе руку.