Читать книгу - "Фобии, утраты, разочарования. Как исцелиться от психологических травм - Андрей Ермошин"

— Он сказал: «Ларису и Колю убили», — и положил трубку. Я не могла поверить. Упала, орала благим матом: «Не может быть! Этого не может быть!» — и рыдала. Не верилось, а как не поверить? Такими словами не бросаются. Дочь вообще по полу на работе в своем кабинете каталась.

Потом было тоже трудно. В морге Таисия Львовна упала в обморок, а дочь на нее рассердилась: «Ты мне всё испортила. Ты не умеешь себя вести». Будто Таисия Львовна нарочно это сделала. Сама Таисия Львовна помнит слова дочери, которые она услышала перед тем, как потеряла сознание: «Уберите ее…»

Впрочем, в этой жалобе на дочь не слышно серьезной обиды, всё перекрывает, видимо, переживание утраты. А дочь и сама психологически травмирована, легла в больницу с сердцем…

— Малыша вспоминаю, — не в силах сдержать слезы, говорит Таисия Львовна. — Только что я его на ручках ощущала, какой он тепленький. Ни о чем другом не могу думать. Жить не хочется.

Я стал уточнять, кто еще составляет семью пациентки. Она рассказала о двух дочерях 45 и 30 лет. Мужу 74 года. С ними в квартире живет младшая дочь Аля со своим мужем и другим внуком, которому шесть лет.

«Меня убили»

— Что же произошло с вами, когда вы узнали, что случилась эта страшная трагедия? Куда попала информация, которую вы получили?

Задавая эти вопросы, я сразу перевел внимание пациентки на работу с ощущениями.

— В разум и в сердце, — ответила Таисия Львовна. — Моя жизнь кончилась. Меня убили.

Она посмотрела в окно и продолжила:

— Траву не могу видеть, они ее не видят. На небо не могу смотреть — они не могут на него посмотреть. Есть не могу, пить не могу. Хочу умереть, лететь к ним, но мне страшно, — Таисия Львовна намекает на самоубийство. — Не готовлю ничего, не убираю, — горестно отмечает пациентка с тем же страданием в голосе. — Валяюсь на кровати… На ночь пью снотворные. Утром еле встаю, три-четыре снотворных таблетки, и опять спать. К шести часам просыпаюсь, пью чай, опять два-три снотворных, чтобы не думать. Иду — шатаюсь. Пять месяцев уже, и с каждым днем всё хуже и хуже…

Никого для меня не существует: ни мужа, ни детей. Мне младшая дочь говорит: «Ты ради меня поживи…» Ну, на это я еще немножко откликаюсь. Кроме того, меня останавливает то, что мне сказали: «Если с собой покончишь, ты с ними там не встретишься».

Я уточнил еще раз:

— Что с вами сделало это страшное сообщение? В вас что-то попало или внутри образовалось? Что вы ощущаете сейчас?

— Их убили ножом и мне нож в сердце воткнули, — ответила пациентка.

Рана заживает

Я побуждаю Таисию Львовну перейти к следующей фазе работы, чтобы поскорее была восстановлена целостность психики.

— Нож всё еще там, в сердце? — спросил я.

— Да, торчит.

— Нужен он для чего-то?

— Для чего же он мне нужен?

— Дайте ему выходить вон, — сказал я. — Ради Али и ради вашего внука…

— Выдернула я его, — тут же отвечает Таисия Львовна.

Я продолжал удерживать внимание пациентки на процессе:

— Пусть рана заживает.

Пациентка сохраняла сосредоточенность и вскоре выдохнула с облегчением. По ее словам, в месте травмы как будто «кисточкой коснулось» и всё зажило.

Таисия Львовна открывает глаза. Она распрямляет согбенную спину, и говорит:

— Хочется расправиться в первый раз за последние месяцы.

Не торопите встречу

— Вы с ними встретитесь когда-то, — сказал я Таисии Львовне, глядя ей прямо в глаза и имея в виду умерших родственников. Она кивнула. — Но торопить встречу не надо.

Я заметил, что она принимает и это. Хотя и нетвердо.

— А как вы думаете, — сказал я, — им лучше, чтобы вы переживали за них?..

И я предложил ей еще один заход в работе.

Отпустить…

— Где они сейчас в вашем сознании?

— Они сейчас во мне внутри. Привыкла я о них думать. Для меня никого нет, кроме них.

— Спросите их, как они к этому относятся, — предлагаю я пациентке.

— «Отстань от меня, наконец!» — говорит мне внучка. Неприлично я к ним пристала, — признает Таисия Львовна. — На кладбище к ним через сто километров каждую минуту… Разговариваю с ними, надоела им.

— Ради них, насколько это возможно, отпустите их.

После паузы Таисия Львовна делает выдох облегчения, ее лицо светлеет, она открывает глаза.

…И принять

Не делая большой паузы, я продолжаю:

— Не допускали ли вы несправедливости, совершенно не замечая других родных, которые остались с вами? А ведь у вас есть Аля, ваша младшая дочь, да и старшая дочка… Может быть, вы позволите им приблизиться к вам?

Пациентка еще раз закрывает глаза, определяет, где в ее сознании находятся ее родные, и позволяет им занять место поближе к себе, принимает их в сердце. Закончив эту процедуру, Таисия Львовна открывает глаза и заговаривает еще раз о старшей дочери. Той самой, которая, вероятно, переживает не меньше матери, но горе которой приобретает особую форму раздраженного поведения.

— Она говорит мне свысока: «Смотреть на тебя не могу: ишь, плачет!»

— Ей самой, видно, тяжело, — предположил я вслух.

— Да она и сама мне говорит: «Я лежу — лечусь, а ты мне вредишь…»

Горе горюй, а руками воюй!

В разговоре возникает еще один мотив:

— Я раньше была нужна, а теперь нет, такое у меня ощущение.

— Нужны те, кто находит в себе силы делать что-то для близких! — провожу я жизнеутверждающую идею. — Есть такая поговорка: «Горе горюй, а руками воюй!»

На этом мы заканчиваем работу этого дня. В общем она заняла около 45 минут — от знакомства до завершения. Под конец я выразил надежду, что Таисия Львовна будет лучше себя чувствовать. А через некоторое время, Бог даст, мы увидимся и обсудим, как идут дела.