Читать книгу - "Хватит выгорать. Как миллениалы стали самым уставшим поколением - Энн Хелен Петерсон"

помощью цифровых технологий нужно было превратить в нечто более изящное, простое и дешевое, приносящее деньги компании-подрывнику. Uber, а также Lyft, Juno и другие компании, предоставляющие услуги по перевозке пассажиров, подорвали то, что традиционно называлось «ливрейным» бизнесом: когда людей подбрасывают до нужного им места. Их популярность положила начало целой кустарной индустрии услуг, переосмысливающих обыденные задачи: Rover изменил систему ухода за домашними животными. Airbnb изменил систему предоставления жилья. Handy – разнорабочих. Postmates, Seamless и DoorDash изменили систему доставки еды. И хотя эти приложения сделали отдых, заказ еды и доставку из одного места в другое проще для потребителей, они также породили огромное количество плохих вакансий, на которые работники, все еще отчаявшиеся от последствий кризиса, с радостью соглашались (по крайней мере временно).

Недолгое время такие компании, как Uber, считались спасителями экономики. Они продавали себя как более эффективное средство использования и распределения ресурсов (автомобилей, водителей, уборщиков, спальных мест) по сравнению со старыми системами, при этом способное создать рабочие места, которые отчаянно пытался найти загребущий средний класс. Однако, по сути, эти рабочие места технически ими даже не являлись и уж точно не могли бы починить сломанную классовую лестницу. Вместо этого они создали то, что технический обозреватель Фархад Манджу называет «постоянной цифровой беднотой», как в США, так и во всем мире, «которая будет постоянно горбатиться без достойной защиты»[117].

Все потому, что, по крайней мере в Uber, десятки тысяч водителей компании даже не считались сотрудниками. Во внешних сообщениях позиция Uber по отношению к этим мужчинам и женщинам оставалась неизменной: водители, по сути, оставались своего рода клиентами. Приложение просто соединяло одного клиента, нуждающегося в поездке, с другим клиентом, готовым ее предоставить. Как отмечает Сара Кесслер, автор книги «Подработка» (Gigged), «Uber просто перенял тенденцию корпораций нанимать как можно меньше людей и адаптировал ее к эпохе смартфонов»[118].

В конце концов, нанимать сотрудников даже на минимальную зарплату «дорого» и требует от компании принятия на себя всевозможных обязательств. Стартапу, сжигающему миллионы венчурного капитала, важен рост, бесконечный рост, и ответственность ему только мешает. Uber решил эту проблему, назвав своих сотрудников «клиентами» и официально оформив их как «независимых подрядчиков».

«Независимость» означала, что водители Uber могли сами составлять график, не имели настоящего начальника и работали на себя. Но это также означало, что эти псевдоработники не имели права на объединение в профсоюз, а Uber не нес ответственности за их обучение или предоставление льгот. Фриланс-экономика заманивала работников обещанием независимости, работой, которая действительно может подстраиваться под жизнь, расписание детей, другие обязанности. Ее представляли идеальной для якобы эгоцентричных, придирчивых, самодовольных миллениалов; когда фриланс-экономика стала заметнее, Forbes заявил: «Работа с 9 до 5 может скоро стать пережитком прошлого, если миллениалы найдут свой подход»[119].

Но все вышло иначе. И для уборщиков Handy, и для специалистов с TaskRabbits[120], и для рабочих на Amazon Mechanical Turk, которые за копейки выполняют рутинные задачи в интернете (например, выбирают фотографии с изображением птиц, чтобы помочь ИИ распознать ее). И для Door Dashers, которая до резонанса в интернете использовала чаевые, чтобы покрывать базовую зарплату своих независимых подрядчиков: то есть, если курьеру гарантированно обещали $6,85 за доставку и $3 чаевых, он получал только $6,85; пользователи, по сути, давали чаевые самой компании. И несмотря на прошлые (и тщательно развенчанные) заявления Uber о том, что у них водитель может зарабатывать $90 000 в год, большинство таксистов, уборщиков, арендодателей или кликеров мышкой во фриланс-экономике занимаются фрилансом в качестве второй или третьей работы, хреновой работы в дополнение к другой хреновой работе[121]. Фриланс-экономика не заменяет традиционную экономику. Она едва держится на костылях в попытке убедить людей, что она цела.

Фриланс и проекты не спасают от нудной работы и тревог. Они их только усугубляют. Любой отдых омрачается сожалением или тревогой о бездействии. Пока вы час отдыхали на дне рождения, можно было заработать $30 в Uber. Пока вы час бегали, можно было пообщаться с новыми клиентами. Пока вы час читали книгу, можно было найти еще одного заказчика на текст. В сегодняшней экономике переход на фриланс значит смирение с пожизненной возможностью (читай: обязанностью) работать больше. Ник, аналитик статистики для Upwork на фрилансе, говорит, что появившееся давление заставляет его «работать вечно и в любое время»; Джейн, автор-фрилансер, объясняет, что «на фрилансе ты чувствуешь, что всегда делаешь недостаточно, что ты должен делать больше, больше зарабатывать, больше напрягаться, и что каждая твоя неудача (реальная или мнимая) – это только твоя вина. На офисной работе тебе все равно платят за те пять минут, пока ты завариваешь чай; на фрилансе каждая минута простоя приносит убытки».

На практике фриланс часто меняет мышление, и «все плохое становится хорошим, а все хорошее – плохим», этой мантрой я бравировала перед друзьями в аспирантуре, чтобы описать извращенную магию переработок, при которой тяжкий труд кажется «прекрасным», а по-настоящему приятные занятия оставляют неизгладимый отпечаток вины. Как пишет Кесслер, Uber напрямую эксплуатирует этот образ мышления: когда водитель пытается закрыть приложение и отказаться от дальнейших вызовов, приложение отвечает ему чем-то вроде «Вы уверены, что хотите выйти? Спрос в вашем районе очень высок. Заработайте больше денег. Не останавливайтесь!»[122].

Вы никогда не будете работать настолько «свободно», насколько предполагает слово «фриланс». Если автомобиль сломался, вы долго болеете или просто не хотите таксовать, начать заново в Uber будет очень сложно. Неоднократно пьяные пассажиры ради забавы ставят одну звезду. И, как отмечает Гай Стэндинг, «человек, который работает на себя, работает на тирана: вы хороши настолько, насколько хороша ваша последняя задача и ваши показатели. Вас постоянно аттестовывают и ставят оценки. Постоянное беспокойство о том, откуда возьмется следующий кусок хлеба, означает, что люди теряют контроль над своей жизнью»[123]. Или, как сказал Розенблат один водитель Uber, «над вами висит не начальник, а телефон»[124].

Фриланс – это крайне изнурительный и тревожный процесс. И когда все отказываются считать свои дела работой, становится только хуже. Так же, как обесценивается (или не оценивается) труд учителей или матерей, работа в рамках шеринговой экономики вообще не рассматривается как работа: это попытки монетизировать свое хобби, непринужденно общаться во время езды по городу, приглашать людей в свой дом. Даже называя эту работу «проектом», с присущим ему подтекстом краткости и приятности, мы лишаем ее статуса труда. В конце концов, это не фриланс-экономика; это экономика бесконечного лихорадочного поиска следующего проекта.

* * *

«Мы идеализировали гибкую работу, укрепив образ людей, шастающих с портфелем навыков, на который