Читать книгу - "Боевой гимн матери-тигрицы - Эми Чуа"

Мы с Лулу почти не разговаривали. Несмотря на все усилия парикмахера, её волосы все ещё были короткими и слегка неровными, что портило мне настроение.

В конце января Кэтрин выписали из больницы. Поначалу она была такой слабой, что с трудом поднималась по лестнице. Поскольку она все ещё была крайне подвержена инфекциям, ей запрещалось ходить в рестораны, магазины или кинотеатры без защитной маски. Мы все скрестили пальцы и молились, чтобы её новая кровь не атаковала её тело. В течение нескольких месяцев мы должны были выяснить, произойдёт или нет с ней худший вид осложнения — отторжение трансплантата, — который был потенциально фатальным.

Поскольку время шло и бат-мицва приближалась, мы с Лулу активизировали наши баталии. Как и в случае с Софией, мы отошли от традиции и назначили вечеринку у нас дома. Основная ответственность лежала на Джеде, но я постоянно приставала к Лулу, чтобы она репетировала свою часть Гафтары, — я собиралась быть китайской матерью даже в том, что касалось иудаизма. Как всегда, за скрипку мы сражались сильнее всего. “Ты что, не слышишь меня? Я сказала, поднимайся наверх и репетируй “Еврейскую мелодию” СЕЙЧАС ЖЕ!” — я, должно быть, проорала это тысячу раз. “Это простая пьеса. Так что, если ты в ней не продвинешься, это будет провал. Хочешь быть посредственностью? — кричала я в другой раз. — Ты этого хочешь?”

Лулу отвечала с неизменной свирепостью:

“Не всякая бат-мицва должна быть особенной, и я не хочу заниматься”. Или: “Я не буду играть на скрипке на бат-мицве! И ты этого не изменишь”. Или: “Ненавижу скрипку. Хочу бросить её”. Уровень децибел в нашем доме зашкаливал. Вплоть до утра бат-мицвы я не знала, будет Лулу играть “Еврейскую мелодию” или нет, несмотря на то что она была в программках, которые напечатал Джед.

Лулу сыграла. Она справилась. Она прочитала свои отрывки из Торы и Гафтары с самообладанием и уверенностью, а то, как она исполняла “Еврейскую мелодию”, наполняя комнату такими красивыми звуками, что гости плакали, сделало очевидным для всех: музыка шла из самых глубин её души.

На вечеринке я видела, как светится лицо Лулу от поздравлений. “О боже, Лулу, ты так фантастически играла на скрипке, я имею в виду — просто здорово”, — услышала я слова кого-то из её друзей.

“Она экстраординарна, — удивлялась моя подруга-певица. — У неё и в самом деле есть дар, то, чему нельзя научить”. Когда я сказала ей, как трудно было мне заставить Лулу заниматься, моя подруга ответила: “Ты не можешь позволить ей бросить. Она будет жалеть об этом до конца своих дней”.

Так происходило всегда, когда Лулу играла на скрипке. Слушатели, казалось, были очарованы ею и её музыкой. И это сводило меня с ума, когда мы ссорились, а Лулу кричала, что ненавидит скрипку.

— Поздравляю, Эми. Бог знает, кем бы я была, если б ты была моей матерью, — шутила наша подруга Карен, в прошлом балерина. — Я бы прославилась.

— О нет, Карен, я себя никому не пожелаю, — сказала я, качая головой. — В этом доме много кричат и ссорятся. Я даже не была уверена в том, будет ли Лулу сегодня играть. По правде говоря, это меня ранит.

— Но ты столько даёшь своим девочкам, — настаивала Карен. — Ощущение, что они талантливы, что совершенство значит очень многое. Это они пронесут с собой через всю жизнь.

— Возможно, — сказала я с сомнением. — Я больше ни в чем не уверена.

Это была отличная вечеринка, на которой все веселились. Лучшим было то, что приехали Кэтрин с семьёй. За пять месяцев после выписки Кэтрин медленно восстанавливала силы, хотя её иммунная система все ещё была слаба, и я впадала в панику, стоило кому-то кашлянуть. Кэтрин выглядела худой, но красивой и почти с триумфом носила на руках Эллу.

Тем вечером, после того как гости разошлись, а мы убрали все, что смогли, я лежала в постели и думала, зайдёт ли Лулу обнять меня, как это было после “Маленького белого ослика”. Прошло довольно много времени, но она не пришла. И тогда я пошла к ней.

Ты рада, что я заставила тебя сыграть “Еврейскую мелодию”? — спросила я её.

Лулу выглядела счастливой, но, казалось, не испытывала ко мне тёплых чувств.

— Да, мама, — ответила она. — Припиши себе и эту заслугу.

— Ладно, я так и сделаю, — сказала я, пытаясь рассмеяться. Затем я сказала ей, что горжусь ею и что она была восхитительной. Лулу улыбнулась и поблагодарила. Но она казалась отстранённой и с нетерпением ждала моего ухода. Что-то в её глазах подсказало мне, что мои дни сочтены.