Читать книгу - "Дитя и болезнь. Неведомый мир по ту сторону диагноза - Аркадий Харьковский"

Наступает момент, и ребенок просто следует желанию освобождения. Вспоминает мама Изабель:

«…ты начало сознательно и обдуманно прощаться со всеми…

…Продиктовала мне список, кто, что должен получить на память о тебе…»^[154]

Способность прощаться (применимо ли здесь слово «умение»?) никак не связана со степенью взрослости биографической. Это результат внутреннего взросления ребенка в ходе болезни, зрелость метафизическая, которую митрополит Антоний назвал «мерой приобщенности к вечности». Конечно, подросток будет «собираться в путь» не так, как это сделает дошкольник, но у обоих будет и нечто общее — их устремленность в Вечность. Это похоже на следование зову иного мира, призывающего ребенка к переходу туда. Дети оставляют здесь все, и даже любящих родителей, но одновременно передают им бесценный дар — свой пример перехода в Вечность.

Вспоминает мама Изабель:

«…она заставила меня подумать заранее, — как пройти весь этот путь, и в самом конце его отпустить любимого человека, чтобы он мог умереть с миром. Я поняла, мне нужно использовать каждую минуту, пока мы вместе. Не во временном продлении твоей жизни лежит исполнение предназначенной нам судьбы, а в той доброте и глубине общения, какой мы наполним дарованный нам Богом общий отрезок жизни».

Слово, наиболее полно выражающее суть этого процесса, — завершение. Ребенок завершил жизнь. И дело не в длине этой жизни. Когда плывешь по реке в лодке и опускаешь руку в воду, не сможешь зачерпнуть больше, чем вмещает ладонь. Не важно, сколько длилось это погружение — секунду или час. Все равно больше не зачерпнешь. Ладонь — это мера. Она наполнилась и лишнего уже не вместит. Может быть, то же происходит и с человеческим сердцем, погруженным в воды времени? Если оно наполняется всем необходимым для Вечности, оно исполняет свою меру…

Можно ли сказать, что детям умирать легче? Наверное, лишь в том смысле, что они в большей мере приобщены к Вечности, еще не успели истончить живительную связь с ней земными привязанностями. Митрополит Вениамин Федченков рассказывал:

«В Симферополе в семье Р-х умирал трехлетний любимец. Родители плачут. А он говорит им: “Домой, домой ухожу”»^[155].

Чем младше ребенок, тем эта связь прочнее. Но предшествующая смерти болезнь в каком-то смысле уравнивает и подростка, и дошкольника в их неземной детскости и одновременно взрослости.

Вот случай, услышанный мной от одной мамочки в больнице. В одной палате или в одном отделении с ними, я точно не помню, лежала девочка лет пяти. Лечилась она давно, но безуспешно. Состояние ее ухудшалось, и в какой-то момент ее перевели в детский хоспис. Там она довольно долго получала поддерживающее лечение. И вот однажды сказала: «Хватит». Возможно, она говорила это и раньше, как и многие дети, но, поддавшись на уговоры родителей или врачей, соглашалась продолжать лечение. Но на этот раз ее «хватит лечиться, хочу домой» было сказано так, что родители согласились с ее просьбой (или решением?), врачи прекратили терапию и отпустили их домой.

Насколько я помню, дома она побыла недолго. В один из дней она попросила позвать родственников и близких. Когда они пришли, она простилась со всеми. Потом попросила, чтобы папа взял ее на руки. И так, на руках у него, умерла.