Читать книгу - "Проблемы социологии знания - Макс Шелер"

Так как метафизика есть всегда соединение априорного синтетического сущностного знания с индуктивным знанием и дедуктивными результатами позитивной науки, то ее возможные типы в известной степени поддаются конструированию а priori с помощью чистого учения о мировоззрении применительно к данному культурному кругу^[123]. В своих исторических проявлениях самые общие типы метафизики одного культурного круга находятся рядом друг с другом в ходе всего культурного процесса. В нем каждый тип «растет» сам по себе вместе с ростом индуктивного позитивно-научного опыта, который пытается усвоить – но никогда не основывается только на одном этом опыте. Во втором измерении, отличном от этого роста каждого типа метафизики, метафизика сама исторически растет в плане полноты и целостности охвата содержания мира, поскольку всякая новая метафизика по крайней мере пытается вобрать в себя элементы истины всех других метафизических систем, релятивируя их, однако, к некой более высокой, обладающей способностью большего охвата основной творческой идее. Спор между метафизическими системами никогда не следует приравнивать в том же смысле и в плане методов к позитивно-научному спору. Этот факт с непреложностью вытекает из того, что как раз неподдающиеся определению, лишь предъявляемые основные понятия и необходимые для всех возможных доказательств, но сами по себе недоказуемые, принципы сущностно-мировой взаимосвязи есть первый предмет метафизики; он вытекает, далее, из того, что метафизика сознательно отходит от принципа позитивной науки исключать как бессмысленный каждый вопрос, относительно которого может быть доказано, что он неразрешим посредством наблюдения, измерения и математических расчетов, и хочет дать общую гипотетическую картину того, как все упорядоченные по высшим сущностям вещи укоренены в «абсолютной действительности» – т. е. систематическую картину систематической бытийной взаимосвязи вещей.

Итак, в том, что касается разделения труда, метафизика уже ради своего предмета не может быть организована так же, как позитивные специальные науки, ибо целостная картина мира может быть дана только именно одной и совершенно конкретной личности. Вот почему – а не в результате какого-то исторического случая – ее предметно-необходимой социологической формой существования является «школа» с одним центром, «мудрецом». Таким образом, последнюю познавательную ценность метафизики не следует измерять, подобно ценности позитивной науки, степенью ее доказуемости – во всяком случае, в ее первой необходимой составной части, во входящем в нее априорном учении о сущностях, – но в конечном счете только по богатству и полноте, с какими личность метафизика через посредство своей внутренней солидарности с предшествовавшим историческим переживанием мира и участия в его целостности солидарно связана с самим миром. Так что здесь повторяется идея микрокосма, по которой человек in genere воплощает в себе все сущностные сферы мира, его основы и их закономерность («homo est quodammodo omnia»^[124]), – но в относительно историческом смысле, поскольку тот, кто наиболее глубоко концентрирует в себе и представляет в рациональных формах целостность предшествовавшего переживания мира и его мыслительной переработки, есть тот, кто обладает возможностью наиболее глубокого метафизического познания. Позитивная же наука, напротив, платит за общезначимость и вседоказуемость «налично-бытийной относительностью» («Daseinsrelativitдt») к человеку^[125] своего – извлекаемого всегда лишь in abstracto из целостной действительной взаимосвязи мира – специального предмета, поскольку слово «человек» берется в смысле сущности разумного живого существа, а не в эмпирическом смысле земного человека и его случайных особенностей; ибо над этим «человеком» пытается возвыситься также и наука, она даже делает его предметом своего позитивного исследования по всевозможным направлениям, исключая из своей картины мира все относящееся лишь к человеческому. Но метафизика есть риск разума пробиться к абсолютно реальному, предпринимаемый всегда только лично и с приложением всех сущностных сил личности. Ее результаты, в противоположность гипотезам позитивной науки^[126], остаются долгое время гипотетическими и уже в свете ее второй, позитивно-научной, познавательной составной части – всего лишь вероятными. «Значимы» они только для совокупности тех, кто в соответствии со своим собственным идеальным сущностным типом воспринимает свою сущность как духовно солидарную с сущностью метафизика. Далее, в то время как позитивная наука должна избегать по мере своего совершенства все ценностные решения, метафизика – это всегда познание действительности и одновременно теория абсолютных ценностей. Она разделяет с религией стремление участвовать в «абсолютно сущем»^[127] – но не так, как религия, через веру и следование за одной личностью, которой приписывают опыт особых контактов с божеством: откровение, благодать, просветление или даже какое-нибудь онтическое отношение к божеству, но через спонтанное, ясное, воспроизводимое каждым познание самой вещи. Это положение имеет значимость повсюду, где метафизика не ставится на службу религии просто как «ancilla theologiae». В этом смысле метафизика всегда есть путь к спасению, однако спонтанный путь к спасению. Она разделяет с религией и основную направленность на первосущее (Ens a se), но лишь в той мере, в какой оно проявляется в опыте познания мира (в опыте усмотрения и познания сущностей, равно как и случайном опыте познания определенных в пространстве и времени фактов и их законов), категорически отказываясь от всех так называемых «сверхъестественных» источников познания. С другой стороны, она разделяет с наукой строго рациональный метод и основную направленность на мир вообще. Во всех кульминационных пунктах своего исторического существования метафизика находится в теснейшей и творческой связи с позитивной наукой, и наоборот, наука во всех высших достижениях доводит свои основоположения до философии. Только на время относительных поражений обе стороны расходятся без всякой взаимосвязи.