Читать книгу - "Динамика бессознательного - Карл Густав Юнг"

Ознакомительный фрагментправило, такая фантастическая картина действительно проявляется – порой гипнагогически[144], – и ее следует тщательно изучить и перенести на бумагу. Те, кто склонен к слуховым и вербальным образам, слышат обычно некие слова внутри себя, обрывки, быть может, внешне бессмысленных фраз, которые, тем не менее, также следует старательно записывать. Некоторые в подобные мгновения попросту внемлют своему «внутреннему» голосу. Вообще-то не так мало людей, хорошо осознающих, что в них живет некий внутренний критик или судья, который немедленно оценивает все их высказывания и поступки. Безумцы слышат этот голос непосредственно, как слуховую галлюцинацию. Но и нормальные люди, если их внутренняя жизнь достаточно активна, тоже способны без всякого труда воспроизводить этот неслышимый другим голос, пускай он, известный своей назойливостью и докучливостью, почти постоянно подавляется. Таким людям довольно просто извлекать бессознательный материал и тем самым формировать основу трансцендентной функции.

[171] Есть также люди иного типа, которые внутри себя ничего не видят и не слышат, зато их руки обладают своего рода даром выражать бессознательное. Такие люди могут с большой пользой работать с пластичными материалами. Люди, способные выражать бессознательное телесными движениями, встречаются крайне редко. То обстоятельство, что движения непросто запечатлеть умом, следует восполнять последующим старательным зарисовыванием движений, чтобы они не стерлись из памяти. Еще более редким, но не менее ценным даром является автоматическое письмо[145], непосредственно на бумаге или с помощью планшетки. Оно тоже дает хорошие результаты.

[172] Теперь мы подошли к следующему вопросу – как поступать с материалом, полученным одним из вышеописанных способов? На этот вопрос нельзя дать никакого априорного ответа; лишь когда сознательный разум сталкивается с плодами бессознательного, его реакция, вызванная этим столкновением, определяет последующую процедуру. Только практический опыт способен указать нам верный путь. По собственному опыту могу сделать вывод о существовании двух основных подходов. Первый – это творческое формулирование, а второй – понимание.

[173] Там, где преобладает принцип творческого формулирования, материал постоянно меняется и накапливается до тех пор, пока не происходит нечто вроде сведения мотивов в более или менее стереотипные символы. Они стимулируют творческую фантазию и выполняют преимущественно роль эстетических мотивов. Тем самым мы обращаемся к эстетической проблеме художественного формулирования.

[174] Если, с другой стороны, преобладает принцип понимания, эстетическая составляющая вызывает относительно слабый интерес и порой даже воспринимается как досадная помеха. В таких случаях наблюдается ожесточенная борьба за понимание смысла творения бессознательного.

[175] При том что эстетическое формулирование в основном склоняется к сосредоточенности на формальной стороне мотива, интуитивное понимание зачастую пытается постигнуть смысл по скудным, почти несущественным намекам, не принимая во внимание те поднимающиеся на поверхность сознания элементы, которые сформулированы более четко.

[176] Ни один из этих подходов не может быть реализован произвольным усилием воли; каждый из них является в значительной степени результатом специфического склада конкретной личности. Оба подхода характеризуются собственными типичными ошибками и способны запутать человека. Опасность эстетического подхода заключается в превознесении формальной или «художественной» ценности плода фантазии: либидо отвлекается от реальной цели трансцендентной функции и растрачивается на второстепенные, чисто эстетические задачи художественного самовыражения. Опасность стремления понять смысл заключается в переоценке содержания, которое подвергается интеллектуальному анализу и толкованию, так что утрачивается символический, по существу, характер творения. До определенного момента возможно следовать этими путями, удовлетворяя свои эстетические или интеллектуальные потребности, в зависимости от того, какие из них доминируют в конкретном случае. Однако надлежит помнить об опасностях, которыми чреваты оба подхода, ведь по достижении известного уровня психического развития материал бессознательного начинает сильно переоцениваться как раз потому, что до этого ему не придавалось вообще никакого значения. Эта переоценка выступает одним из величайших препятствий при артикулировании материала бессознательного. Она обнажает коллективные нормы, по которым оценивается все индивидуальное; ничто не признается хорошим или красивым, если оно не соответствует коллективной схеме, хотя верно, что современное искусство предпринимает попытки исправить такое положение дел. Отсутствует не коллективное признание индивидуального творения, а его субъективная оценка, понимание смысла и ценности этого творения для индивидуума. Разумеется, это чувство неполноценности применительно к своему творению не является непреложным правилом. Иногда мы сталкиваемся с его прямой противоположностью – с наивной и некритичной переоценкой в сочетании с требованием коллективного признания сразу после преодоления исходного ощущения неполноценности. Или первоначальная переоценка, напротив, может легко превратиться в уничижительный скептицизм. Эти ошибочные суждения возникают в бессознательном индивидуума из-за неуверенности в себе: индивидуум либо судит исключительно по коллективным меркам, либо, по причине своего раздутого эго (Ich-Inflation[146]), утрачивает реальное восприятие самого себя.

[177] Кажется, что один подход выступает в качестве регулирующего принципа для другого; они связаны друг с другом взаимным дополнением. Опыт подтверждает эту схему. Насколько возможно на данном этапе делать обобщающие выводы, мы могли бы сказать, что эстетическое формулирование нуждается в понимании смысла, а понимание нуждается в эстетическом формулировании. Итак, оба подхода дополняют друг друга и в этом взаимодополнении образовывают трансцендентную функцию.

[178] Первые шаги в любом из указанных направлений делаются в соответствии с одним и тем же принципом: сознание предоставляет свои средства выражения в распоряжение бессознательного. Поначалу от сознания ничего больше не требуется, иначе оно оказывало бы чрезмерное воздействие. Уступая содержательную форму, сознание при этом подвергается, насколько это возможно, случайным идеям и ассоциациям, поступающим из бессознательного. Естественно, это нечто наподобие болезненного удара по сознанию с его точки зрения. Для лучшего понимания стоит вспомнить, каким способом представляют себя обычно элементы бессознательного: они или слишком слабы по своей природе, чтобы преодолеть порог сознания самостоятельно, или несовместимы с сознанием и потому вытесняются и подавляются по множеству причин. Как правило, они воспринимаются как нежелательные, неожиданные, иррациональные, а их отторжение или подавление ощущается как вполне оправданное. Лишь малая их часть обладает какой-либо необычной ценностью, с коллективной или с индивидуальной точки зрения. Но элементы, лишенные ценности для коллектива, могут быть чрезвычайно ценными для индивидуума. Этот факт находит свое выражение в эмоциональной реакции, вне зависимости от того, положительная она или отрицательная. Общество тоже оказывается расколотым в вопросе принятия новых, непривычных идей, которые навязывают эмоциональность. Цель первоначальной процедуры состоит в обнаружении элементов с чувственной заряженностью, поскольку в таких случаях мы неизменно попадаем в ситуации, когда односторонность сознания сталкивается с сопротивлением инстинктивной области.

[179] Эти два пути не расходятся до тех пор, пока для одного типа личности не приобретает главенствующее значение эстетическая задача, а для другого типа личности – задача интеллектуальная. В идеале оба качества могли бы сосуществовать друг с другом или ритмично сменять друг друга, то есть наблюдалось бы