Читать книгу - "Карточный дом. Психотерапевтическая помощь клиентам с пограничными расстройствами - Ирина Млодик"

Реакция невротика:

«Да, это случилось. Это было прекрасно. Но, похоже, теперь многое осложнит в моей жизни. Интересно, почему именно она и именно сейчас? Если жена узнает, это больно ранит ее. Я совсем не хочу причинять ей боль. Наверное, что-то происходит с нашими отношениями. В этом стоило бы разобраться. Она дорога мне, и я не хочу ее терять. Нужно будет теперь как-то разобраться. С милой девушкой стоит поговорить о том, что это было прекрасно, но работа — это одно, а чувства — другое».

Это, конечно, условный внутренний диалог. Но в первом случае фокус — на обвинении, критике, панике, фантазиях о последствиях и желании их избежать. Как будто кто-то один внутри совершил этот выбор — поддался сильному чувству, а кто-то другой теперь его ругает, бранит и пугает последствиями, ждет наказания. Этим он очень похож на разговор провинившегося ребенка и строгого родителя. Можно почти наверняка предположить, что «строгий родитель» победит и на какое-то время запретит всякие желания и чувства. Но если взрослое отношение к жизни так и не сформировалось, то «ребенок» все равно в какой-то момент выйдет из-под контроля и не сможет противостоять своему сильному желанию. И после диалог непременно повторится.

Во втором случае фокус — на явлении как таковом; есть готовность исследовать причины случившегося и брать ответственность за последствия, намерение позаботиться о себе и окружающих. Да, наверное, есть сожаление, что не удалось оставить себе желание и не спешить с реагированием, разыгрыванием вовне (acting out — более точно подходит английское слово, чем перевод). Но есть и принятие самого себя в своей пока неспособности обойтись в таких ситуациях иным образом, готовность разбираться с последствиями, исследовать причины, а не просто прятаться от наказания или давать себе «зарок».

Как это ни странно, вероятность повторения подобного в первом варианте весьма высока, во втором — значительно ниже (не статистически достоверно, но из практики). Если все же удастся понять самого себя, решившегося на этот шаг, собственные мотивы, то в следующей похожей ситуации все произойдет по-другому, так как появится опора на знание и растущую способность осознавать себя самого.

«Пограничник» не только значительно чаще прибегает к разыгрыванию, но из-за отсутствия метапозиции (способности посмотреть на ситуацию целиком) не способен увидеть, проанализировать, осознать, а, значит, изменить происходящее. Такой человек в разных ситуациях как будто находится в разных частях своего «я», думает, чувствует, поступает из одних, а потом — уже из других частей — ужасается, стыдится, чувствует себя виноватым. И каждый раз это сильнейшие чувства, мучительные переживания и яркие страсти.

Он существует в своем внутреннем мире, где будто нет кого-то разумного и взрослого, кто может остановить внутреннюю истерику и помочь разобраться. Но, если следовать логике объектных отношений, то такого реального взрослого чаще всего в действительности и не было в раннем опыте пограничных клиентов. Окружающие его взрослые попадали в свои аффекты, над его детской головой проносились эмоциональные бури и шквалы с неясным для ребенка содержанием, с непонятными последствиями, с такими же разыгрываниями и раскаяниями. Никто не приходил и не объяснял, что происходит, когда это закончится и как с этим быть.

У части «пограничников» формируется похожая аффективная структура, а у другой части — наоборот, защита «от противного». Он вырастает с потребностью и даже способностью к структуризации всего и вся. Старается быть очень разумным, взвешенным, рациональным. Себе не позволяет «выходить из берегов» и не переносит, когда на его глазах это делают другие. Но его страх впадать в аффекты и явное нежелание допускать этого не спасают от внезапных сломов, вспышек, срывов, а его способ потом казнить себя за это может быть предельно садистическим.