Читать книгу - "Саблями крещенные - Богдан Сушинский"

— Кто же ими командует?

— Полковник Сирко. Если так пойдет и дальше, его слава скоро затмит славу принца Людовика де Конде, этого «французского Македонского».

— Ну, так уж, — начал было король, но потом вдруг высокомерно взглянул на Оливеберга и столь же высокомерно проговорил: — А почему вас удивляет, что воины польского короля поражают воображение французов?

— Но еще больше — испанцев, — как бы между прочим уточнил Оливеберг, и тут же уточнил: — Что вы, Ваше Величество, я всего лишь постарался передать удивление французских газетчиков.

— Где воюют сейчас казаки?

— Во Фландрии. Их потери при штурме Дюнкерка оказались незначительными.

— Граф де Брежи был прав, советуя послать не отряд польской шляхты, а казаков, — пробормотал король. — Хотя «французская слава» казаков многим здесь придется явно не по душе.

— То есть кардинал Мазарини может быть уверенным, что, если понадобится подкрепление, Ваше Величество не станет возражать против посылки во Францию еще одного отряда?

Король рассмеялся и покачал головой: неистребимое племя хитрецов-дипломатов! Вот оно, то главное, ради чего шведский посланник, он же посланник кардинала Мазарини, терпеливо ждал в приемной своего часа.

— Не смею вас больше задерживать, — сухо выпроводил он Оливеберга. Что, однако, совершенно не смутило посланника: многоликое и непредсказуемое проявление вежливости королей ему была известно.

Вернувшись к своему месту у окна, Владислав IV вернулся к угрюмым размышлениям, не сулившим ни покоя, ни благочестия по отношению к покойному отцу, королю Сигизмунду III. Когда отец заявил московским послам, что сам желает взойти на московский трон, в столице Московии это было воспринято, как безумный танец юродивого на пепелище собственного дома. Не те времена переживала Польша, чтобы ее король мог позволять себе арестовывать послов могучего соседа. И уж совсем не те, чтобы отказывать собственному сыну Владиславу в никогда не принадлежавшем польской державе царском троне, да еще и нагло подставлять под царскую корону свою собственную, далеко не самую мудрую в Европе, голову. Забыв, что для таких «охочих голов» короны эти становятся терновыми венками.

Ясное дело, Сигизмунду III московиты с презрением отказали, а на трон избрали боярина Михаила Романова ^[40]. Но польского короля, уже успевшего загореться идеей соединения двух корон на одной голове, это, естественно, обидело, и он не нашел ничего лучшего, как двинуть на Москву армию во главе с королевичем Владиславом и гетманом Хоткевичем. Вот и получилось, что корону, которую Владиславу совсем недавно предлагали, чуть ли не стоя на коленях, теперь приходилось добывать великой кровью.

Тем не менее принц Владислав готов был добывать ее. Он с боями прошел многие города и села Московии, достиг окрестностей Москвы и готовился к штурму. Но, послав сына с армией в глубины огромной страны, король-иезуит настолько увлекся молитвами о победе, что совершенно забыл поинтересоваться: а способна ли польская казна содержать такую армию? Владислав IV до сих пор содрогается, вспоминая о том позоре, который пришлось пережить под Москвой, когда его армия поступила так, как могла поступить только польская армия: не получив вовремя жалования, она ушла, бросив королевича на произвол судьбы буквально у московской крепостной стены. Причем бросила всего лишь с небольшим отрядом, без денег и продовольствия.

Когда у польского лагеря появились запорожские казаки во главе с гетманом Сагайдачным, принцу это показалось немыслимым чудом. В порыве радости и благодарности он готов был пасть ниц перед теми, кого еще недавно презирал.

Спасти-то его Сагайдачный спас. И все же с приходом казаков судьба в третий раз отвернулась от королевича.

Разгромив полки князя Волконского, а затем и ополчение, собранное московскими боярами, Сагайдачный взломал Острожные ворота крепости и начал штурм столицы, но… неожиданно прекратил его и отвел войска в свой подмосковный лагерь… Не удосужившись при этом даже толком объяснить ему, польскому королевичу, суть своего столь странного поступка.

Сейчас, анализируя все то, что происходило с ним в молодости и особенно во время московского похода, Владислав ясно осознавал: да, ему действительно было предначертано стать величайшим правителем Европы. Именно тем правителем, который мог бы удерживать под лезвием своего меча огромные пространства — от Одера до Волги, от Балтики до Черного моря, от Новгородской земли до Дуная. Но он не сумел использовать представившуюся тогда возможность. Не сумел. И судьба, сам Господь отвернулись от него. Навсегда. Навеки.

— Секретарь!

— Слушаю, Ваше Величество.

— А что, господин Оливеберг, этот хитрый грек все еще в приемной?

— Нет, — отшатнулся секретарь. — Но ведь вы сами изволили отпустить его.

— Странно. Он мог бы еще и попытаться выведать мои планы относительно польского похода на турок, этот хитрый гре-ек.