Читать книгу - "Замок Орла - Ксавье Монтепен"

В этой громадной зале, почти лишенной мебели, сохранились отчетливые следы последней осады замка. Большая часть стекол в широких и высоких окнах была побита пулями и снарядами. Позже разбитые окна худо-бедно заделали промасленным пергаментом, едва пропускающим свет. Пулями и осколками снарядов во многих местах пробило и посекло немало ростовых портретов достославных местных воителей, так что после смерти все эти знаменитости оказались израненными, истерзанными куда страшнее, чем при жизни.

Железную печку, с трубой, выведенной специально через отверстие в окне, забивали растопкой так, что она всякий раз раскалялась докрасна, но в сильную стужу все равно почти не грела. В зале постоянно гуляли сквозняки, проникавшие через расщелины и неплотно закрывавшиеся двери. Так было и сейчас, когда здесь собралось только шесть человек.

Один из них сидел, или, точнее, полулежал в широком кресле резного дуба, обтянутом малиновым бархатом с золотой бахромой, – этот, вне всякого сомнения, роскошный предмет мебели был точно не из опустошенного замка.

Другие пятеро стояли вокруг кресла в почтительных позах и с непокрытыми головами.

Сидящему человеку мы и уделим наше внимание в первую очередь. Его костистое, вытянутое лицо отливало землисто-матовой, болезненной бледностью. Широко распахнутые глаза излучали нестерпимый блеск: их взгляд, до странности неподвижный, властный и проницательный, буквально сверкал из-под надбровий, нависающих над невероятно глубокими глазницами. Густые брови делали это лицо совсем уж мрачным.

Тонкие, почти бескровные и на удивление подвижные губы, то и дело кривились в язвительном оскале под длинными, тронутыми сединой усами с лихо закрученными вверх кончиками, как у мушкетера. Этот характерный рот, вместе с жестким, сверкающим, проницательным взглядом, придавал лицу выражение лукавства, дерзости, жестокости, самоуверенности и, наконец, незаурядного ума.

Усы и эспаньолка как будто выдавали в их обладателе склонность к удальству и изысканности, так не вязавшимися теперь с его глубоко удрученным состоянием, о котором говорили бледность лица и беспомощное положение тела. Только взгляд и ухмылка противоречили явной слабости и необоримой усталости этого человека. Плоть его действительно страдала – ее уже влекло в могилу! Хотя душа, разум, сознание были крепче, яснее и деятельнее, чем когда-либо.

Но прежде всего, несмотря на свою исключительную скромность, обращал на себя внимание костюм этого человека. Это была длинноая мантия красного сукна, полностью скрывавшая за полами и оборками ноги нашего героя и отчасти – руки, а на голове его была облегающая круглая шапочка из той же ткани и того же цвета.

Из пунцовых манжет выглядывали кисти рук, длинные и изящные, восхитительной формы и матовой белизны, словно у благородной дамы.

Мы уже знакомы с двумя героями из группы людей, окруживших сидящего, – графом де Гебрианом и графом Антидом де Монтегю, владетелем Замка Орла. Трое других были генералами французской армии: герцог де Лонгвиль, маркиз де Виллеруа и маркиз де Фекьер.

В ту минуту, когда мы с вами проникли в большую залу, человек в красном внимательно выслушивал графа де Монтегю.

Граф, только что прибывший в Блетран под защитой мессира де Гебриана, как раз объявлял своему досточтимому слушателю, что преподобного Маркиза, захваченного в плен накануне, вот-вот доставят под усиленным конвоем в крепость и передадут в распоряжение главнокомандующего французским войском в качестве первого залога его, графа де Монтегю, безоговорочной верности Франции.

Человек в красной мантии удостоил его лишь едва заметным кивком.

Между тем хозяин Замка Орла продолжал отчет. Он изложил свой план целиком, а потом углубился в подробности, перечисляя средства, которые намеревался использовать для поимки двух других главарей горского повстанчества – Лакюзона и Варроза. Это позволит быстро и наверняка захватить провинцию, сокрушив раз и навсегда дух независимости, воплощенный в этих двух героях борьбы за независимость Франш-Конте.

Вслед за тем он с поклоном произнес:

– Я все сказал, монсеньор.

Тогда человек в красной мантии, который слушал его, не прервав ни разу, поднял глаза и устремил на графа пристальный взгляд, чистый и глубокий.

Потом медленно, низким голосом он проговорил в ответ:

– Хорошо, мессир… Вы действовали как нельзя лучше, и ваши планы, как нам кажется, составлены весьма искусно. Мы полагаемся на их успешное свершение. Когда же закончится эта длительная кампания, когда придет время подводить итоги и раздавать награды, вы можете рассчитывать на то, что вас не забудут, – даем вам наше верное слово.

Сир де Монтегю снова поклонился.

Когда он распрямился, его лоб так и пылал от самодовольства, гордыни и торжествующего честолюбия.

– Монсеньор… – вымолвил он.

– Хорошо, – повторил человек в красной мантии, прерывая благодарственные слова, которые собирался произнести Антид де Монтегю.

Тут открылась одна из дверей в большую залу и вошел офицер.

Он подошел к сидящему в кресле и остановился, ожидая, когда к нему обратятся.

– Что у вас? – осведомился человек в красном.

– Монсеньор, – отвечал прибывший, – только что под конвоем доставили важного пленника.

– Что еще за пленника?

– Преподобного Маркиза.

– Меня предупреждали. И где же сейчас тот, о ком вы говорите?

– В полуподвальном помещении, монсеньор.

– Пусть его приведут сюда и через пять минут представят мне.

Офицер удалился.

– Я желаю поговорить с с ним, – продолжал человек, которого все называли «монсеньором». – Желаю видеть его собственными глазами и убедиться, достоин ли он той высокой славы, что о нем ходит, или это всего лишь досужая ложь. Наконец, я желаю видеть, как он поведет себя, когда окажется со мной лицом к лицу и узнает, кто я такой… Только так возможно составить впечатление о человеке за одно мгновение.

Выдержав короткую паузу, человек в красной мантии, обращаясь к маркизу де Фекьеру, продолжал:

– Прошу вас, генерал, соблаговолите проследить за тем, чтобы в присутствии пленника никем не произносилось мое имя. Важно, чтобы он узнал его от меня самого. Распорядитесь также, чтобы явились пятьдесят моих гвардейцев и выстроились за моим креслом.

И, улыбнувшись странной своей улыбкой, он прибавил:

– Поскольку преподобный Маркиз – один из главарей горских повстанцев, мы окажем ему достойный прием.

– Монсеньор! – сказал тут Антид де Монтегю.

– Что вам угодно, мессир?

– В интересах дела, которому я предан душой и телом, преподобный Маркиз не должен меня видеть.

– И что же?

– Быть может, ваше преосвященство позволит мне скрыть мое лицо хотя бы в его присутствии?