Читать книгу - "Путешествие Хамфри Клинкера - Тобайас Джордж Смоллет"

прекраснейший город Пальмиру[175], точно видение, появляющееся в пустыне. Его светлость держит открытый стол и дом и живет с большой роскошью. Он оказал нам честь, пригласив нас остаться на ночлег вместе с двумя десятками других гостей, у которых было немало слуг и лошадей. Столь же любезна была и герцогиня, приняв под особое свое покровительство наших леди.

Чем дольше я живу, тем все более убеждаюсь, что никогда не удается искоренить предрассудки, которые в нас заложены воспитанием, хотя бы мы удостоверились в их ложности и глупости. Таковые предрассудки, имеющие влияние на глубокие страсти, столь внедряются в человеческое сердце, что хотя усилием разума и можно их оттуда изгнать на короткое время, однако, как только усилие ослабевает, они еще крепче к нему прилипают.

На эти рассуждения навела меня беседа у герцога за его столом после ужина. Разговор зашел о духах, предзнаменованиях и грубых о них понятиях, свойственных простолюдинам Северной Британии, и все согласились, что они в высшей степени смешны.

Однако же один джентльмен рассказал о замечательном приключении, которое случилось с ним самим.

«Как-то я с приятелями поехал на север охотиться, – сказал он, – и решил навестить старинного друга, которого не видел лет двадцать. Именно столько лет прошло с той поры, как он удалился от света, порвал со своими прежними знакомыми и проводил дни в тоске и печали, оплакивая свою умершую жену, которую он любил со всей страстью.

Жил он далеко, в глухом месте, а нас было пятеро джентльменов да столько же слуг в придачу, и, рассудив, что он не ждет нашего приезда, мы купили съестных припасов в ближайшем городке, где был рынок. Дороги были отвратительны, добрались мы до моего друга к двум часам дня и были приятно поражены, когда увидели, что стол накрыт на шесть персон, а в кухне уже готов прекрасный обед.

Друг мой в лучшем своем наряде встретил нас у ворот с распростертыми объятиями и сказал, что ждет меня уже в течение двух часов. Удивленный этими словами, я спросил, кто же уведомил его о нашем приезде, но он усмехнулся и ничего не ответил. Однако на правах старого друга я начал потом настаивать, чтобы он объяснился, и он весьма торжественно объявил, что я привиделся ему наяву; в подтверждение сего он призвал в свидетели своего дворецкого, который клятвенно заверил, что хозяин объявил ему накануне о моем прибытии вместе с четырьмя другими гостями и приказал сделать приготовление к нашему приезду, почему он распорядился приготовить обед и накрыть стол на шесть персон».

Все присутствующие признали сей случай замечательным, однако я попытался объяснить его естественными причинами.

Я сказал, что, поскольку старый джентльмен склонен к галлюцинациям, случайная мысль или воспоминание о старинном друге могли вызвать у него предчувствие, которое на сей раз исполнилось, но, вероятно, у него раньше было много подобных видений, ничего не предзнаменовавших. Никто из присутствующих открыто не возражал против моего мнения, но из нескольких слов, сказанных как бы вскользь, я понял весьма ясно, что большинство слушателей уверено, будто в этой истории есть нечто чудодейственное.

Другой джентльмен обратился ко мне со следующими словами: «Нет сомнения, что воображение болезненное может породить всяческие призраки, но вот то, что случилось по соседству со мной неделю назад, нуждается в другом объяснении.

Некий джентльмен благородного происхождения, коего решительно нельзя счесть духовидцем, стоял в сумерках у ворот своего дома, как вдруг увидел своего деда, умершего лет пятнадцать назад. Призрак ехал верхом на той самой лошади, на которой ездил обычно, лицо у него было гневное и страшное, и он молвил слова, которые внук от испуга и смятения не мог разобрать. Но это не все: в руках у деда был предлинный хлыст, и он весьма жестоко отхлестал своего внука по спине и по плечам, оставив на них следы, которые я видел собственными глазами.

Привидение замечено было потом и приходским могильщиком; оно бродило вокруг могилы, где погребено было его собственное тело, и об этом могильщик рассказывал в деревне прежде, нежели узнал о происшествии с упомянутым джентльменом; он приходил даже ко мне как к мировому судье, чтобы показать об этом под присягой, но я отказался приводить его к присяге. Что касается до внука, то это человек трезвый, разумный, ко всему мирскому привязанный и слишком занятый своими делами, чтобы предаваться мечтаниям. Он весьма охотно умолчал бы обо всей этой истории, если бы от перепуга не заорал и, вбежав в дом, не показал свою спину всем домочадцам, почему и не мог впоследствии сие отрицать. Теперь повсюду толкуют, что появление призрака старика и его поступок сулят великое несчастие семейству; и, в самом деле, бедная жена джентльмена слегла в постель со страха».

Хоть я не пытался объяснить сию тайну, однако сказал, что, несомненно, обман обнаружится со временем и что, по всей вероятности, план задуман и исполнен каким-нибудь врагом джентльмена, ставшего жертвой нападения, но рассказчик настаивал на неоспоримых доказательствах и на совпадении показаний двух достойных доверия людей, которые, не сговариваясь меж собой, свидетельствовали о появлении одного и того же человека, хорошо знакомого им обоим.

Из Друмланрига мы поехали по течению реки Нид до Дамфриса, города, расположенного в нескольких милях выше впадения реки в море; после Глазго это самый красивый город в Шотландии. Жители его взяли Глазго за образец, радея не только об украшении и благочинии своего города, но также о развитии торговли и мануфактур, которые помогают им богатеть.

В Англию мы возвратились через Карлейль, где случайно повстречались с нашим приятелем Лисмахаго, о коем тщетно пытались разузнать в Дамфрисе и в других местах. Похоже на то, что лейтенант, подобно древним пророкам, не получил признания у себя на родине, от которой ныне отрекся навсегда.

Он рассказал мне о пребывании своем на родине. По дороге к родным своим местам он узнал, что племянник его женился на дочери буржуа, владельца ткацкой мануфактуры, и вступил в компанию со своим тестем; опечаленный сим известием, лейтенант прибыл в сумерках к воротам родного своего дома и, услыхав в большом зале стук ткацких станков, пришел в такое волнение, что едва не лишился чувств. Ярость и негодование охватили его, а тут в это самое время вышел его племянник, которому он закричал, не владея собой:

– О негодяй! Да как же вы смели сделать из моего отчего дома притон разбойников!

При этих словах он отхлестал его плетью, а засим, объехав при лунном свете соседнюю деревню,