Читать книгу - "Заххок - Владимир Медведев"

Народ расступился, и я увидела маленькую старушку в накидке из белоснежной марли – чистенькую и насквозь прозрачную, как её марлевый плат. Я поняла, что это мать Черноморда. Она смотрела ласково и, наверное, очень бы мне понравилась, если б я не знала, кто её сын. Она разглядывала меня с детским восторгом. Словно девочка новую куклу.

Я и впрямь ощущала себя куклой, которую женщины подхватили и тормошат, переставляют туда и сюда, играя в свадьбу.

Эй, кукла, постой, мы осыплем тебя мукой и рисом.

Эй, кукла, переступи через порог.

Они утащили меня в большую комнату, похожую на ковровый магазин. Чёрно-красными коврами было завешено и завалено всё, что можно было завалить и завесить. Оставалось место лишь для полированной горки с хрусталём и расписными чайниками. На горке меня ждал древний глиняный светильник, такой же, как в Талхаке.

Эй, кукла, садись позади свадебной занавески на этот сундук, жених придёт на тебя посмотреть.

Он же уехал! Значит, скоро вернётся или вернулся?! Я собрала все силы и твердила: «Я не боюсь тебя, Черноморд. Кто ты такой, чтобы я тебя боялась?» Вдруг я вспомнила, как в первых классах боялась школьную директрису, злую ведьму, а мамочка сказала: «Запомни хороший приём. Если кого-то боишься, вообрази этого человека в смешном виде».

И я представила Черноморда совсем маленьким, росточком мне по колено. Наряжу-ка его как куколку. В короткие голубые штанишки, белую рубашечку, красный пионерский галстук ему повяжу. Вот какой он у нас, Черномордик. Всем ребятам пример. Я смотрела на него сверху вниз, но маленький Черномордик гнусно усмехнулся и начал спускать штанишки. Очень глупо. Старый, а ведёт себя, как зелёная шпана.

В общем-то, я знаю, как устроен мужской пол. Ну, не взрослые мужчины, скажем, а мальчики. Мне приходилось видеть. У нас в Ватане националки пускают малышей гулять на улицу в чём мать родила. Я сразу догадалась, что Черномордик задумал показать мне свой маленький чумчук – точно такой же, как у голеньких двухлетних мальчиков. Только ещё меньше. Совсем микроскопический… Но у него все равно ничего не выйдет – штанишки без пояса и застёжек. Не расстегнёшь, не снимешь.

Я иронически следила за его потугами, но вдруг, как в фильме «Чужой», голубые шортики взбугрились, словно из нутра Черномордика лезла инопланетная тварь. Тонкая материя с треском разодралась, и наружу вырвался огромный чёрный змей. Голова его покачивалась почти на уровне моего лица. Я вскрикнула и закрыла глаза. Змей не исчез. Он существовал в моём воображении, но я никак не могла загнать его обратно, назад в прореху, из которой он выскочил.

Черномордик ликовал. С трудом удерживаясь на ногах под тяжестью змея, он с гордостью поглядывал то на него, то на меня… Я не знала, как избавиться от наваждения, и тут мне внезапно вспомнился идиотский Гулькин анекдот. Я крикнула: «Эй, ты! А козьи зубы видел?!» Мерзкий змей сник, съёжился и червячком юркнул назад в штанишки. Черномордик растерялся, а я разрешила: «Вот теперь снимай». Он послушно сдёрнул шортики, а там – гладкая блестящая пустота, как у розового пластмассового пупсика. Черномордик ужасно смутился, я торжествовала. Он никак не мог поверить, что ничего нет, трогал ручкой, щупал, а потом сел на землю и заплакал.

Теперь я совсем успокоилась и больше не боялась встречи с Зухуром. Чувствовала, что сумею дать отпор. Я не видела, что происходит в комнате. Слушала, как женщины возбуждённо смеются, обмениваются шуточками, и разглядывала оборотную сторону свадебной занавески. Снаружи она была очень красивой, сплошь расшитой яркими узорами, а с моей стороны обшита какой-то простой тряпкой с блеклым рисунком. Вот и вся эта двуличная свадьба такова. Правильнее было бы покрыть занавеску сзади не серым ситчиком, а чёрным траурным сатином.

Зухуршо так и не появился. Я отсидела, сколько положено, за занавеской – традиция была соблюдена. Последовал следующий номер обязательной программы. Старушке не терпелось испытать новую игрушку. Похвастаться перед соседками, какую хорошую обновку подарил ей сын.

Мне подружки рассказали заранее – новая невестка должна показать, какова она в одном из главных женских дел. Меня отвели на летнюю кухню, где всё было готово к экзамену. Открыт глиняный ларь с мукой. Расстелен кожаный дастархон, на котором месят тесто. Горшок с молоком, ведро воды… Экзаменационная комиссия – соседки – расположилась вокруг. Здесь тоже оказались свои местные тётушки Лепёшка и Кубышка. Здешняя Лепёшка была огромной, пухлой – такие пекут из белой муки и украшают всякими завитушками. Не лепёшка, а целая лепёшища в складках и складочках. А маленькую тётушку Кубышечку с лощёными боками аккуратно слепили из красной, румяной глины.

А теперь, кукла, испеки-ка нам хлеб. Очаг уже истоплен.

Ладно, я вам покажу. Чего придуряетесь? Зачем делаете вид, что на самом деле хотите меня испытать? Это всё не настоящее. Мне в этом доме не жить, хлеб не печь. Хотела замесить такое, чтобы чертям стало тошно. Но не смогла. Через уважение к хлебу не смогла переступить.

Я спросила:

– Кислый или пресный?

– Пресный, доченька, пресный пеки, – проворковала старушка, моя так называемая свекровь.

Ну, конечно: если кислый, придётся ждать, пока тесто подойдёт. А ей не терпится. Я засучила рукава и проговорила.

– Не мои руки, руки Биби-Сешанбе.

Комиссия одобрительно закудахтала.

– Офарин! Русская девочка, а знает…

Меня учили печь лепёшки, и, вроде, обычно неплохо получалось. Но сейчас будто сама Биби-Сешанбе, наша талхакская покровительница домашнего хозяйства, подсунула мне свои руки. Они так и летали. Нагребли в сито муку из ларя и просеяли на большое деревянное блюдо. Сделали в мучной горке ямку и сыпанули туда соли. На воде или молоке? Руки сами схватили кувшин с молоком. Я опомниться не успела, а они большой деревянной ложкой смешали муку с молоком, вывалили густое тесто на скатерть из коровьей кожи и принялись месить.

– Да буду я жертвой за тебя, – охнула здешняя тётушка Кубышечка.

А руки схватили нож, разрезали ком теста на порции и налепили с десяток колобков. И тут же принялись раскатывать их скалкой. Ай да руки! Какие лепёхи раскатали! В здешних местах любят, чтоб пресная лепёшка большой была. А Биби-Сешанбе надела ватную варежку, чтоб золотую руку не обжечь, положила на варежку первую из лепёх, метнулась к очагу и ловким шлепком прилепила тесто к раскалённому внутреннему своду. Следом – вторую лепёшку. Третью… Все до одной прилепила, водой сбрызнула, тут же в блюдо, в котором тесто готовила, плеснула кипятка из кувшина, вымыла посудину. Остатки муки со шкуры смела, собрала в горсточку и – в очаг, на угли. Огню – угощение. Надо и его покормить. Да и арвохи, духи предков, тоже пусть мучицей полакомятся.

Пока Биби-Сешанбе хлопотала, лепёшки подрумянились. Она их длинным железным крючком со свода очага поснимала и побросала на чистую скатерть. Старушка руку протянула, взяла одну.