Читать книгу - "Заххок - Владимир Медведев"

Вот так-то! Не я, значит, одна. Те, которых за молодых, хороших выдают, они тоже не хотят уходить из дома. Но им жить и жить, а мне… Не всем, конечно, жить. Сколько их, вышедших за молодых и хороших, сжигали себя по всему Таджикистану.

В нише передо мной стоял глиняный светильник, похожий на грубо вылепленный соусник с вытянутым носиком. В комнате было в общем-то светло, но огонёк всё равно горел – праздничное освещение. Обычай, что ли, такой? Я смотрела на огонь и почти не сознавала, что со мной делают.

– Подними руки, красавица, – сказала тётушка Лепёшка. – Платье на тебя надену.

Я подняла руки, и пламя светильника на миг словно задёрнуло шторой. А когда платье скользнуло вниз и штора упала, я увидела, что огонёк затрещал и начал сникать. Я следила, как он угасает, и боялась, что кто-нибудь из женщин тоже это заметит и вновь зажжёт светильник.

Но у тётушки Кубышки глаз как у орла.

– Огонь-то погас.

Женщины зашептались, но я расслышала:

– Дурной знак.

– Счастья не будет…

– Масло выгорело, – сообщила тётушка Кубышка. – Эй, девочки, долейте.

Гулька, гадина-уродина, и здесь подоспела. Подскочила и намылилась лить масло в соусник из медного кувшина с длинным узким горлом.

Я закричала:

– Не трогайте светильник! Не зажигайте. Я не хочу.

– Судьбы не будет.

Но я всё повторяла:

– Не хочу! Не хочу!

Они отступились.

– Ладно, доченька, – сказала тётушка Лепёшка. – Как желаешь… Твоя судьба.

Меня расписали как матрёшку – нарумянили щеки, подвели брови усьмой, а глаза сурьмой, закрыли лицо красивой свадебной занавеской и повели в мехмонхону, где один угол был отгорожен свадебной занавеской, расшитой яркими узорами. В этом-то загончике, за занавеской, меня и усадили. И гадина-уродина Дилька рядом примостилась, по обычаю. Невестину подружку из себя строит. Явились какие-то тётки, родственницы Зухуршо, принялись разглядывать меня, хвалить и целовать. Тьфу, будто на вкус пробовали…

Хорошо хоть, что во всех прочих обрядах обошлись без меня. По обычаю невеста не должна показываться мужчинам, и за неё отдувается вакиль, заместитель. Так называемый женишок тоже не прибыл. Приехал младший братец, Гадо, тот самый противный красавчик, который в первый раз меня сватал и которого я мысленно прозвала Гадом. Этот самый Гад объявил, что у их королевского величества срочные дела. Как-то они без него обошлись, нашли и ему заместителя. Поэтому не знаю, как происходило само бракосочетание, и знать не желаю.

Меня повели по узкой улочке вниз, к машине. Впереди шли зурнач и дойрист, который выстукивал на бубне праздничный, будоражащий ритм. На площади около мечети стоял целый караван из пяти автомобилей и толпились люди в разномастной военной одежде. Свадебный кортеж. Завидев нас, толпа завопила и принялась палить в воздух.

Дядя Джоруб усадил меня на заднее сиденье УАЗика со снятым тентом и сел рядом. Я по-прежнему немного на него обижалась, хотя понимала, что он сделал все, что было в его силах, и ничем больше помочь не мог. Кортеж тронулся, холодный горный ветер ударил в лицо, горы, едва различимые через сетчатое окошечко в фате, начали разворачиваться перед взглядом, как колода волшебных карт. Как я прежде любила такие поездки! Ждёшь, что за каждым поворотом откроется что-то замечательное. Такое, чего и на свете не бывает. Но теперь меня ожидают страх и боль. Я старалась представить, что чувствует мама, и жалела её сильнее, чем себя.

Дом Черноморда стоял на возвышении. Это он нарочно выбрал такое место, чтобы царить над кишлаком. Ко дворцу вела широкая каменистая дорога, которая упиралась в золотые ворота. А возле них собрался, видимо, весь кишлак.

Машина остановилась. Дойрист ещё громче застучал в свой дурацкий бубен, а зурна завизжала ещё пронзительнее. Толпа от ворот повалила навстречу. Выскочила вперёд красотка – смуглая, весёлая, удалая кишлачная Кармен в кокетливо повязанном платке, с бровями, густо подведёнными усьмой, – и залилась высоким голосом: