Читать книгу - "Бледный всадник - Бернард Корнуэлл"

Горестное известие почти сломило дух Альфреда. Он цеплялся за надежду застать Гутрума врасплох, неожиданно собрав могучую армию, но теперь все его надежды пошли прахом. Он и без того всегда был худым, но теперь еще сильнее осунулся и проводил целые часы в церкви, взвывая к Богу, не в силах понять, почему Всемогущий внезапно отвернулся от него.

А два дня спустя после получения вестей о датском флоте Свейн Белая Лошадь повел триста всадников в набег на холмы на краю болота. К нам прибыл многочисленный фирд Суморсэта, и Свейн нашел и увел их лошадей. У нас не было ни места, ни фуража, чтобы держать на Этелингаэге столько коней, поэтому они паслись возле дороги, и я наблюдал из форта, как Свейн верхом на белом коне, в шлеме с белым плюмажем, в белом плаще, вместе со своими людьми окружил лошадей и угнал прочь. Увы, я не имел возможности его остановить. У меня в форте было двадцать человек.

— Почему лошадей не охраняли? — вопросил Альфред.

— Их охраняли, — ответил Виглаф, олдермен Суморсэта, — и те, кто их охранял, погибли.

На лице Альфреда отразился гнев, но не отчаяние.

— Мы неделями не видели здесь датчан! — умоляюще проговорил олдермен. — Откуда же мы могли знать, что они вдруг явятся в таком количестве?

— Сколько человек погибло?

— Всего двенадцать.

— Всего? — вздрогнув, спросил Альфред. — А сколько пропало лошадей?

— Шестьдесят три.

В ночь перед Вознесением Альфред отправился на берег реки. Беокка, верный, как гончая, хотел было последовать за ним, желая утешить короля, но вместо этого Альфред позвал меня. Взошла луна, бросая тень на его щеки и делая его светлые глаза почти белыми.

— Сколько человек у нас будет? — отрывисто спросил он.

Мне не нужно было долго думать, прежде чем ответить:

— Две тысячи.

Альфред кивнул. Он знал это число так же хорошо, как и я.

— Ну, может, немного больше, — предположил я.

Он фыркнул, услышав это, и я пояснил. Мы приведем с Этелингаэга триста пятьдесят человек, а Вилглаф, олдермен Суморсэта, пообещал тысячу, хотя, по правде говоря, я сомневался, что явится так много. Фирд Вилтунскира был ослаблен отступничеством Вульфера, но южная часть графства пришлет нам пятьсот человек. Мы могли ожидать столько же из Хамптонскира, но помимо этого придется полагаться на тех немногих людей — сколько уж их ни соберется, — которые сумеют пробраться мимо датских гарнизонов, взявших теперь в кольцо центральную часть Уэссекса. Если бы Дефнаскир и Торнсэта послали свои фирды, у нас насчитывалось бы примерно четыре тысячи, но, увы, этого не будет.

— А Гутрум? — спросил Альфред. — Сколько у него будет людей?

— Четыре тысячи.

— Боюсь, что все пять, — сказал король.

Он уставился на реку, извивавшуюся между грязными берегами. Вода покрывалась рябью у плетеных вершей.

— Ну что же, будем драться, Утред?

— А разве у нас есть выбор?

Альфред улыбнулся.

— Конечно есть, — заверил он. — Мы можем бежать. Можем отправиться во Франкию. Я мог бы стать королем в изгнании и молиться, чтобы Бог вернул мне трон.

— И ты думаешь, такое возможно?

— Нет, — признался он.

Он знал, что если сейчас сбежит, то так и умрет на чужбине.

— Поэтому мы будем драться, — заключил я.

— И на моей совести навечно останутся люди, которые погибнут за безнадежное дело. Две тысячи против пяти? Разве можно сражаться при таком раскладе?

— Еще как можно!

— И ради чего — чтобы я мог быть королем?

— Ради того, чтобы мы не были рабами на собственной земле, — ответил я.

Некоторое время Альфред размышлял над этим. Над нашими головами низко пролетела сова — я увидел белые перья и почувствовал дуновение воздуха от растрепанных крыльев. Я знал: это знамение, но вот что именно оно предвещает?

— Возможно, это кара, возмездие свыше, — сказал Альфред.

— За что?

— За то, что мы в свое время отобрали землю у бриттов.

Подобное предположение показалось мне бессмыслицей.

Если бог Альфреда решил наказать его за то, что наши предки отобрали земли у бриттов, тогда почему он послал датчан? Логичнее было бы отправить бриттов. Бог мог бы воскресить короля Артура. Так, спрашивается, почему он послал другой народ отобрать наши земли?

— Тебе нужен Уэссекс или нет? — резко спросил я.

Некоторое время Альфред молчал, потом печально улыбнулся.

— По совести, я не могу надеяться на благоприятный исход боя, но, как христианин, должен верить, что мы победим. Бог не позволит нам проиграть.

— И вот это тоже не позволит! — Я хлопнул по эфесу Вздоха Змея.

— По-твоему, все так просто? — спросил он.

— Жизнь вообще проста. Эль, женщины, меч и доброе имя. А все остальное неважно.

Альфред покачал головой, и я понял, что король думает о Боге, молитве и долге, но он не стал спорить.

— Значит, если бы ты был на моем месте, Утред, ты бы отправился сражаться?

— Ты уже принял решение, мой господин, — ответил я, — так зачем ты меня спрашиваешь?

Он кивнул. В деревне залаяла собака, он повернулся, чтобы пристально посмотреть на хижины, включая и свое временное пристанище, на церковь с крестом из ольхи, которую он построил.

— Завтра, — сказал Альфред, — мы возьмем сотню всадников и поедем впереди армии.

— Да, мой господин.

— А когда встретимся с врагом, — продолжал он, все еще глядя на крест, — ты отберешь человек пятьдесят или шестьдесят из моих гвардейцев. Самых лучших. И вы будете охранять мое знамя.

Король больше ничего не сказал, и без того было сказано достаточно. Он имел в виду, что мне следует взять лучших воинов, самых неистовых, самых опасных, из тех, что любят драться, — и повести их туда, где бой будет тяжелее всего, потому что враг наверняка попытается захватить наше знамя. То было весьма почетное поручение и, если битва будет проиграна, почти наверняка — смертный приговор.

— Я с радостью это сделаю, мой господин, — ответил я, — но взамен попрошу тебя об одолжении.

— Если это в моих силах, — настороженно проговорил Альфред.

— Пожалуйста, если можно, не хорони меня. Сожги мое тело на костре, вложив в мою руку меч.

Он поколебался, потом кивнул, зная, что соглашается на языческие похороны.

— Я никогда тебе этого не говорил, — произнес он, — но я очень сожалею, что твой сын умер.

— Я тоже об этом сожалею, мой господин.

— Но он теперь с Богом, Утред, наверняка он теперь вместе с Богом.