Читать книгу - "Неоконченное путешествие - Перси Харрисон Фосетт"

дальше, довольствуясь восьмью орехами в день на каждого. Возможно, именно это спасло нас от чрезмерного упадка сил, ибо доказано, что в то время как растительная пища, если ее хватает, поддерживает человека в полной силе и энергии, то мясо в условиях полуголодного существования вызывает ощущение большого утомления[67].

Идти было трудно. Уже сильно изголодавшиеся, мы в конце концов набрели на лачугу сборщика каучука, стоявшую на берегу небольшой речушки. Здесь мы задержались на два дня, отъедаясь рисом и чарке.

Никогда мне не забыть первого завтрака в этой лачуге. Рядом с нами в тени крыши лежал человек, умиравший от землеедства. Это было истощенное существо со страшно распухшим животом. Тем, кому известны симптомы этой болезни, было ясно, что больной безнадежен, и наш хозяин серингейро не считал нужным проявлять сочувствие к умирающему. Несчастный не переставая стонал и восклицал:

— Как мне больно, сеньоры… Как мне больно!

— Через полчаса ты умрешь, — отвечал ему серингейро. — К чему подымать такой шум? Только портишь завтрак сеньорам.

— Ох! — жалобно стонал умирающий. — Как мне больно!.. Ох, как мне больно!

Внезапно какая-то женщина сдернула с несчастного противомоскитную сетку. На нос ему села оса, кожа едва заметно вздрогнула, но человек не издал ни звука — он был уже мертв. Через час умершего похоронили и, вероятно, тут же забыли о нем. «Зачем он родился? — подумалось мне. — Какой смысл был в его детстве, в беспросветно нищенской жизни и одинокой, мучительной, никем не оплаканной смерти? Не лучше ли жить зверем, чем таким вот получеловеком?» И все же какой-то смысл во всем этом есть. Не знаю, почему на меня так подействовал этот случай, ведь я видел много людей, умиравших подобным образом! Подергивание носа умершего не выходило у меня из головы, и я вспомнил одну ламу. Ей перерезали горло, а она своим коротким хвостом отгоняла назойливую муху, словно с ней не происходило ничего неладного.

Погребение не было последним напоминанием об умершем. Серингейро утверждал, что ночью приходил призрак покойного. Повсюду во внутренних областях считается само собой разумеющимся, что после чьей-нибудь смерти дух покойного некоторое время еще бродит поблизости; люди, живущие в диких местах, близки к природе, и им известно то, что от нас скрыто.

Мы двинулись дальше вниз по реке и в конце концов встретили другого сборщика каучука, дона Кристиана Суареса, который в свое время вел немаловажные исследования в Чако, а теперь временно осел на Гуапоре. Он принял нас радушно и гостеприимно, насколько позволяли его скромные припасы, и показался мне чрезвычайно интересным и образованным человеком, совершенно не в духе тех примитивных пеонов, которые обычно занимаются подсачиванием каучуковых деревьев.

— В Чако, сеньор, я мог бы составить себе состояние, — сказал он как-то вечером, когда мы сидели вокруг огня, на котором он окуривал каучук. — Да все мой несчастный характер — не могу сидеть на одном месте. Со мной там был приятель, вот уж у него-то была башка на плечах, не то что у меня. Я принимаю вещи такими, какие они есть. А этот парень кое-что соображал: он купил в кредит большой участок пастбищной земли под Санта-Крусом. Потом он отправился на север Чако и в район Парапити, где индейцы канагуа и другие держат большие стада скота. С собой он взял игрушечную корову — знаете, такая штучка, когда ее заводишь, она принимается идти как дерганая и мотает головой. Он сказал индейцам, что это великий дух, которому известны все их мысли. Потом он вдруг брал в оборот какого-нибудь индейца, открывал в нем плохой помысел и говорил, что он умрет за оскорбление духа, который сидит в игрушечной корове. Индеец терял голову от страха, и тогда мой приятель говорил: «Если не хочешь умереть, я умилостивлю великого духа за сто голов скота — ты доставишь его в Санта-Крус!» Индеец с радостью соглашался, а мой приятель на тарабарском языке говорил с игрушечной коровой, и она кивала головой. Вскоре у него уже было ранчо и самое лучшее стадо в Санта-Крусе — и все за те деньги, что он заплатил за игрушку, ни гроша больше. Да, он умел шевелить мозгами, доложу я вам!

Подобно Суаресу, все серингейро, которых мы встречали, были любезны и гостеприимны, и только в немецкой барраке возможность нажиться на путешественниках затмила остальные соображения. Будучи там, мы взвесились и обнаружили, что со времени отъезда из Англии Мэнли потерял двадцать девять фунтов, Костин — тридцать один, а я — пятьдесят три, и все-таки мы чувствовали себя от этого ничуть не хуже.

Наше продвижение по реке Парагуа к Порвениру задержалось из-за огромного скопления плавучих растений, или камелоте. По пути мы были свидетелями схватки между крокодилом и ламантином. Казалось бы, трудно предполагать воинственность в скромной «морской корове», но она решительно забивала крокодила.

Пять дней мы провели в Порвенире, затем из Сан-Игнасио прибыла повозка, запряженная волами, и мы воспользовались ею для дальнейшего путешествия. Через три дня тяжелого передвижения по лесной тропе мы достигли первой эстансии, после которой путь стал легче. При путешествии с повозкой большая часть дневного перехода обычно делается в ранние утренние часы; на нашей повозке вообще места хватало только для багажа, а сами мы шли пешком рядом. Во всех эстансиях, которые попадались по пути, свирепствовала скарлатина; люди мерли как мухи. В Сан-Игнасио, которого мы достигли в начале сентября 1914 года, была целая эпидемия. Здесь мы впервые услышали, что в Европе разразилась война. Сказал мне об этом немец; несмотря на то что мы как будто стали врагами, он одолжил мне денег, чтобы добраться до Санта-Круса — у меня к тому времени оставалось всего 4 фунта, — с единственным условием возвратить долг его представителю, когда приедем на место.

В Сан-Игнасио мы смогли раздобыть всего лишь одного мула, поэтому, нагрузив его тюками с имуществом и провиантом, мы пустились в путь пешком — до Санта-Круса была 231 миля. Поскольку мы только что покрыли расстояние в 250 миль, идя рядом с повозкой, предстоящее путешествие нас не смущало; во всяком случае, наши мысли были полны войной и теми последствиями, которые она могла оказать на наши семьи и друзей в Англии.

Через две недели ходьбы по десяти часов в день мы пришли в Санта-Крус. В пути наш дневной рацион состоял из двух сухарей поутру, сардин и сахара — вечером. И этого нам вполне хватало. Немцы в городе ликовали. Напившись пива, они разорвали бюллетени, вывешенные на дверях