Читать книгу - "Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем"

— Возможно, их ресурсы не так велики, как мы думаем, — предположил оруженосец.

— У них могут быть свои проблемы, но богатство Карфагена превосходит границы моего воображения, — возразил Гасдрубал. — Мне кажется, тут дело в другом. Они хотят, чтобы он потерпел неудачу, верно?

— Вряд ли эти старики устраивают заговор. Они богатеют на том, что мы делаем здесь. Как бы там ни было, наша армия увеличилась на четыре тысячи солдат по сравнению с вчерашней численностью.

Гасдрубал заметил Баялу, которая появилась в дальнем углу комнаты. Увидев Нобу, она остановилась и нерешительно провела рукой по ткани настенного гобелена. Баркид раздраженно вздохнул и понизил голос.

— А что если мы отдадим этому Гизго полную власть над Новым Карфагеном? Пусть забирает город. Напиши депешу советникам. Передай им, что я собираюсь присоединиться к моему брату. Я возьму с собой всего лишь несколько тысяч солдат — ту малую толику, которую они могли бы послать Ганнибалу.

Ноба сложил руки на груди.

— Совет не позволит тебе уехать. Мы оба знаем это. Наши недоброжелатели уже воспользовались тем фактом, что ты постоянно просишь отставки. Сегодня они еще говорят, что ты необходим для Иберии, а завтра поставят под сомнение твою лояльность Карфагену. Смотри, как они запускают руки в наши дела, выхватывая сначала одну часть твоей власти, а затем другую.

— Ноба, за последние несколько месяцев ты стал невыносимым всезнайкой! Я помню время, когда ты был на моей стороне.

— Моя верность требует, чтобы я указывал тебе на ошибки, — ответил оруженосец. — Это лучше и честнее, чем поощрять твои глупости. Ты сам все понял бы, если бы боги даровали тебе такую мудрость, как у твоего...

Гасдрубал выбросил руку вперед и остановил кулак у самого лица оруженосца — достаточно близко, чтобы этим жестом передать серьезность угрозы.

— Закончи фразу, и ты больше никогда не испытаешь радости в жизни.

Ноба закатил глаза к потолку. Затем, подумав, он сказал:

— Извини меня. Я оговорился. Поступай, как хочешь. Я пойду и поприветствую Гизго от твоего лица. Сегодня вечером у нас с ним ужин.

Когда звуки его шагов затихли в коридоре, Гасдрубал закрыл глаза и перевел дыхание. Затем, услышав, как к нему подошла Баяла, он обернулся и посмотрел на нее. Она медленно обошла его полукругом и, прикинувшись застенчивой девушкой, высунула кончик языка между зубами. Ее серые глаза искрились озорством. Похоже, она снова приглашала его к любовным играм. Но, даже чувствуя сексуальное возбуждение, он отвернулся от нее. У него не было настроения для подобного времяпрепровождения. Она, видимо, уловила это и еще больше удивила, сказав:

— Ноба прав.

— Возможно, — ответил Гасдрубал, — но я не спрашивал твоего мнения.

— Да, не спрашивал. Если ты прикажешь мне держать язык за зубами, я поступлю по-твоему, но тебе не нужно уклоняться от разговоров со мной. Твой оруженосец хороший человек. Вам, Баркидам, везет на помощников. Вы внушаете верность тем людям, которые окружают вас. У других это редко получается.

Гасдрубал намеренно смотрел в дальний угол комнаты.

— Что ты знаешь об этом? Ум женщины может отравиться разумными мыслями и зачахнуть.

— В некоторых странах женщины управляют мужчинами.

— Наша страна не такова.

Баяла поджала тонкие губы, словно хотела сохранить непрочную связь между ними. Она оставила слова мужа без комментариев.

— В любом случае, ты нужен здесь, в Иберии. Я, между прочим, тоже многое слышу, супруг. Женщины говорят не меньше мужчин, и часто они обсуждают те же темы. Многие племена ожидают малейшего повода, чтобы отвернуться от карфагенян. Даже мой отец может выказать свое непостоянство. Если Фортуна отвернется, он распрощается с тобой без сожаления. Как ты, наверное, слышал, он убил старшего брага, чтобы захватить власть над племенем. В каком-то смысле, злодеяние отца лежит на совести всей нашей семьи, поскольку каждый из моих сородичей ест пищу с его рук. Я тогда еще не родилась, но думаю, что все так и было.

Гасдрубал вспомнил облик Андобалеса — конусообразное тело, грушевидный нос и выпирающая челюсть, как у кабана. Ему не хотелось думать о нем — тем более, что перед ним стоял объект его многочисленных желаний. Но Гасдрубалу не понравилось, что его жена рассказывает такие унизительные истории о своем родителе.

— Ты уже начала наговаривать на своего отца? — спросил он. — Интересно, что ты мелешь обо мне своим подругам за моей спиной?

— Ничего такого, что я не могла бы повторить, стоя на коленях перед тобой, мой супруг.

Баяла провела рукой по его животу. Ее пальцы нашли край одежды и проскользнули внутрь, чтобы дотронуться до кожи.

— Ты должен остаться здесь, чтобы защитить империю и свою жену, — сказала она. — Без тебя я буду чувствовать себя в опасности. Неужели ты хочешь бросить меня? Неужели мне не удалось доставить тебе удовольствие?

Он хотел закричать, что в жизни имеется нечто большее, чем погоня за удовольствиями. Но эти слова угасли в нем.

Во-первых, его удивило заявление жены о вездесущей опасности, и, во-вторых, он возбудился. Гасдрубал уже сомневался в первоначальном утверждении. А было ли это провозглашенное им «нечто большее»? Баялу не смущало молчание мужа. Она прижалась к нему, и он почувствовал вес ее груди на своей руке. Затем она скользнула вниз — к своему любимому месту на его мускулистом теле. Ощущение восторга едва не лишило его дыхания.

— Я тебе нравлюсь, муж? — спросила она.

Взглянув на нее — на самодовольное веселье глаз, на несовершенные контуры лица и тонкую полоску губ — Гасдрубал еще раз понял, что она действительно ему очень нравится. Больше, чем он был готов признать. Интересно, чувствовал ли кто-нибудь из других Баркидов такую слабость к женщине. Внутренний голос прошептал ему, что если он потеряет свою страстную супругу, это будет равносильно смерти.

* * *

Имилце не хотелось посылать Ганнибалу письмо, написанное чужой рукой, но она еще не научилась оформлять слова в такие красивые фразы, которые соответствовали бы ее чувствам. У нее не было другого выбора и поэтому ей приходилось говорить о своей любви вслух, наблюдая за тонкими пальцами молодого писца, воплощавшего ее мысли в ровные строки. Он старался не смотреть на нее и всегда держал голову в нескольких дюймах от пергамента. Она была благодарна ему за это. Имилце специально говорила медленно, чтобы юноша не переспрашивал ее.

Письмо начиналось