Читать книгу - "Охота за темным эликсиром - Том Хилленбранд"

Марсильо снова подошел к нему.

– Опять можно неплохо поспорить, верно?

– Вряд ли. На этот раз они будут стрелять.

– Я тоже так думаю. С другой стороны, я видел в порту две çektiri, турецкие галеры. При таком ветерке они нагонят нас раньше, чем мы выйдем из залива.

Прежде чем они успели развить дискуссию на этот счет, канониры на Кадифекале ответили им. Даже первый залп был очень хорош. Пять ядер упали полукругом всего в сотне ярдов от их кормы. Овидайя услышал, как что-то крикнул штурману Янсен. Вскоре после этого корабль накренился, когда они привели судно к ветру.

– Что он делает? – спросил у генерала Овидайя.

– Петляет. Как заяц, убегающий от собак.

– Зайцу никогда не уйти от собак, – ответил Овидайя.

– Вы правы. Еще два залпа, быть может, три. Вы верите в Господа, Овидайя?

Тот кивнул:

– Да. Но я не думаю, что Ему интересна наша судьба.

Прежде чем Марсильо успел что-либо ответить, они услышали грохот орудий, донесшийся со стороны замка. Вскоре после этого снаряды упали в воду. На этот раз они были настолько близко, что соленая вода брызнула в лицо Овидайе. Остальные стояли на верхней палубе: графиня, Вермандуа, Жюстель, Кордоверо. В темноте он видел лишь их силуэты, однако по осанке спутников понял: они знают, что скоро всему конец. Графиня держала Жюстеля за руку.

Он снова услышал рокот. Приготовился, что в судно ударят ядра, однако ничего не произошло.

– Орудия. Они перестали стрелять, – пробормотал Марсильо.

Снова послышался рокот. Теперь Овидайя понял, что это не грохот стреляющих пушек, а звук содрогающейся земли. Судя по всему, это землетрясение было сильнее предыдущего. Ему показалось, что шевельнулся весь город. Ученый поспешно достал телескоп и поглядел в него. Ему потребовалось мгновение, чтобы в полумраке отыскать гавань, а когда он нашел, то мгновение еще смотрел на нее в телескоп, а затем опустил прибор.

– Что вы видите? – спросил Марсильо.

– Гавани нет.

– Как нет?

И, запинаясь, он рассказал Марсильо об увиденном. От зданий на набережной остались одни руины. Кварталы на склоне горели. Пришвартованные у набережной суда утонули или получили серьезные повреждения. А крепость на Пагосе выглядела так, словно безуспешно пыталась выстоять во время многомесячной осады – во внешних стенах зияли огромные провалы, одна из башен рухнула.

– Господь всемогущий! – Марсильо перекрестился. – Кажется, землетрясение было сильным.

А затем усмехнулся:

– Возможно, вам стоит пересмотреть свое недоверие по отношению к Господу нашему и еще раз подумать о Его деяниях.

* * *

Ночь уже подходила к концу, когда они оставили позади залив Смирны и вышли в открытое море. Овидайя и остальные долгое время сидели на палубе, хоть и пьяные от приготовленного Жюстелем пунша, однако в то же время трезвые и собранные. Все они прекрасно осознавали, что вообще-то должны были уже лежать на дне моря. Их бегство из Смирны казалось настолько невероятным, невозможным, что о сне нечего было и думать. Однако в какой-то момент большинство гераклидов с палубы исчезли, а на передней палубе остались только Овидайя и Кордоверо.

– Куда мы направляемся? – поинтересовалась Кордоверо.

– В Александрию, оттуда – в Суэц.

– А потом по направлению к Мохе.

Овидайя скрестил на груди руки и взглянул ей в глаза:

– Вы должны объясниться, миледи.

Она спокойно выдержала его взгляд.

– Насчет чего именно, эфенди? – переспросила она.

– Но это же очевидно. Вы женщина!

– Очень проницательно с вашей стороны заметить это. Большинству не удается.

Овидайя затянулся трубкой.

– Если бы я был человеком проницательным, то заметил бы это еще во время нашей продолжительной переписки. Однако вы умело притворялись. Вы подбирали слова очень… по-мужски.

Кордоверо покачала головой:

– Я использовала мужское имя, но то, что я писала вам, – это были мои собственные, настоящие слова и мысли.

– Но зачем? К чему эта маскировка?

Она вздохнула:

– Давид бен Леви Кордоверо был моим отцом. Полагаю, вы знаете некоторые его труды.

– Возможно, – ответил Овидайя. – А возможно, они тоже были ваши.

– Все, что выходило под этим именем вплоть до последних десяти лет, – все работы отца. Его комментарии по поводу «Китаб аль-джабр» Аль-Хорезми и расчет траектории Меркурия помогли ему стать знаменитым. Он переписывался с Дерфером, Гюйгенсом, Спинозой, Ольденбургом и другими. Но отцовские труды об истинной сути Господа не понравились равви, и его изгнали из общины. Моя мать оставила его, остальные члены нашей семьи тоже отвернулись от него.

– Но не вы.

– Нет, не я. Я была его единственным ребенком. Он научил меня всему, что знал сам. Когда мне было всего десять лет, он научил меня арабской арифметике и персидской астрономии. Обучил латыни и французскому. Даже заставил изучать Талмуд, хотя это прерогатива мужчин и ученые говорят, что начинать заниматься этим до достижения сорокового года опасно. Но папа всегда говорил: «Есть нечто более опасное, нежели знания. Это незнание». Я стала вроде личного секретаря для отца, его помощницей. Ориентировалась в его библиотеке так же хорошо, как и он. Когда мне было тринадцать лет, я написала свое первое сочинение по астрономии. За ним последовали другие. Но публиковать их я не могла.

Овидайя хотел спросить почему. Однако понял, что уже знает причину.

– Отец умер в возрасте семидесяти одного года, в 1088 году, по вашему летоисчислению это был 1677 год. Смерть его пришла без болезни, совершенно неожиданно. С тех пор я осталась одна. Я была в отчаянии. Что мне делать? Подумывала о том, чтобы вернуться в объятия кагала. Размышляла насчет того, чтобы уехать из Смирны. В Венеции есть дальние родственники, в гетто Веччио, и еще одна ветвь семьи в Гамбурге. Но когда я всерьез задумалась об этом, то поняла, что это совершенно невозможно. В ваших городах евреев в лучшем случае терпят, а в большинстве нам запрещено находиться даже внутри городских стен. Свободой мы можем пользоваться только в Османской империи, Высокой Порте. Но даже здесь всему есть предел.

– Для евреев и христиан?

– Для женщин. Незамужняя женщина, которая живет одна? Невозможно. Которая еще к тому же занимается натурфилософскими изысканиями? Совершенно невозможно. Поэтому я взяла себе имя отца. Все равно он редко выходил из дома, а из-за херема у него практически не осталось друзей и знакомых. Я постригла волосы и, выходя из дома, надевала мужскую одежду. Франкская улица оказалась идеальным местом для того, чтобы залечь на дно, – большинство иностранцев задерживаются здесь лишь на пару недель или месяцев. Никого не волновал странный молодой андалузец, который жил один в полуразрушенном доме. Большую часть времени я все равно проводила в библиотеке или писала трактаты. Поскольку я практически не выходила из дома и полностью посвятила себя корреспонденции, я нашла место, где могла существовать, – «République des Lettres».