Читать книгу - "Тайны Французской революции - Эжен Шаветт"

Это была первая неудача генерала. Известие оборвало всякий смех.

Монтескью смотрел на Фуше. Казалось, министр размышлял.

– Ба! – послышался один голос, – Бонапарт выпутается. Войска доверяют своему начальнику, и он отведет их назад в Египет.

Леклерк грустно покачал головой:

– Армия могла переносить жажду, голод, жару и стычки с турками, но теперь она гибнет от нового страшного врага.

– Какого? – закричали наперебой голоса.

– Чумы, – сказал Леклерк. – Чума открылась в Яффе и уносит больных в несколько часов. Все кавалеристы и сам Бонапарт отдали своих лошадей для перевозки зараженных, но число их так велико, что невозможно забрать их всех, и они остаются в добычу туркам, следующим за отступлением. Они умертвили всех оставшихся в походном госпитале в Яффе.

Шепот ужаса пробежал по собранию.

Аббат опять взглянул на Фуше.

Фуше почесывал ухо.

– С такой армией, опустошаемой мечом, жаждой и чумой, сомневаюсь, чтоб Бонапарт мог добраться до Египта, ему придется сдаться англичанам, контролирующим берег… разве только он сам не погибнет от эпидемии.

Фуше не пропустил ни слова из всего рассказа и почесывал ухо несколько сильнее.

– Ну так, – спросил аббат, – что вы думаете о положении генерала Бонапарта?

Бывший член Конвента сложил губы весьма значительно, но не произнес ни слова.

– Или погиб от чумы, или в плену у англичан, но прежде всего – поражение и падение с высоты величия, – заметил аббат.

Фуше все молчал.

– И вот плоды экспедиции, предпринятой единственно по его совету, – прибавил аббат.

Министр не открывал еще рта.

– Посмотрим, любезный господин, – опять начал аббат, – вот шанс доказать, что вы на стороне счастливых.

Надо полагать, что Фуше достаточно поразмыслил, потому что наклонился наконец к роялисту и сказал:

– Не вернуться ли нам поговорить в наш уголок?

Когда Монтескью и Фуше расположились на прежних местах, бывший член Конвента указал пальцм на группу, окружавшую Паулину и ее мужа, и сказал:

– Все они, так же, как и их предводитель, молоды, старшему из них нет и тридцати лет. Революция поднесла им лакомый кусочек, о котором еще десять лет назад они не смели бы и подумать. Они жаждут наслаждений, они смелы, потому что бедны, жестоки – и потому мало совестливы при выборе средств. Это – молодая свора, чующая зверя. Для достижения своей цели они обладают силами молодости – неустрашимостью и жаждой новизны; опора их – бессмысленная сила, но действеннаяная – сила оружия. Вот партия, которую вам желательно свергнуть.

Аббат наклонил голову в знак согласия.

– Что вы противопоставите им? – продолжал Фуше. – Сосчитаем ваши силы: трусливые принцы – не посмевшие вернуться во Францию и стать во главе своих приверженцев, бессмысленно лезущих в петлю – во имя их; начальники – соперничают друг с другом; случайные солдаты – торгуют своим повиновением; бедные крестьяне – идут вперед, только потому, что неприятель сжег их хижины, но готовы тотчас же остановиться, как скоро воздвигнут опять колокольню их церкви. Разъединенные и упавшие духом – вот ваша партия.

Аббат слушал Фуше, повторявшего ему теперь все то, что он уже слышал от Кожоля в памятный вечер, когда они встретились в отеле «Спокойствия». Однако ж он хотел возразить против грустной картины, которую только что ему нарисовали.

– О! – сказал он. – Вы преувеличиваете, говоря, что мы разъединены. Одно слово объединило все войска роялистов, которые теперь наводняют дороги в ожидании сигнала, чтоб двинуться в Париж.

На лице Фуше мелькнула слабая усмешка, когда он ответил:

– Дайте мне только принять полицейскую власть, которую мне так давно предлагают, и я ручаюсь, что очищу все дороги.

Потом, обращая на аббата свои тусклые глаза, он медленно прибавил:

– Многочисленные партии не всегда лучшие. Четверо, пятеро хороших голов, шепчущихся под одним колпаком, иногда стоят целой ревущей ватаги.

Аббат понял намек и сказал:

– Но эти пять голов могут найтись. В настоящую минуту я даже знаю две, которые должны были бы воспользоваться тем, что сидят вместе, и выбрать остальных.

Не показывая вида, будто заметил, что его поняли, Фуше продолжал:

– Самый простой способ захватить власть – иногда обратиться к тем, которые ее тормозят. Может случиться, эти люди, вполне уверенные, что ее насильно вырвут из их рук, будут расположены добровольно уступить ее за хорошенький куш.

– Баррас, например.

– Один из пяти – это очень мало. Остаются еще Сийес, Роже Дюко, Мулен и Гойе – другие члены Директории, – сказал бывший член Конвента.

– Справедливо, – отвечал аббат.

Фуше опять усмехнулся.

– Аббат, – обратился он к Монтескью, – вы никогда не задавали себе вопроса: зачем Сийес учится в свои годы ездить верхом?

– А! Сийес обучается верховой езде?

– Он берет по уроку утром и вечером. Так вот, если человек каждую минуту готов броситься в седло – значит он собрался или бежать, или…

– Действовать, – досказал аббат.

– Однако нужна цель действия, а ему еще никто ничего не предлагал.

– Два да один – три.

– Три – чего?

– Три головы под одним колпаком, как вы только что выразились.

– Что касается Барраса…

– Четыре! – счел Монтескью.

– Пусть четыре.

В свою очередь, роялист засмеялся и прибавил:

– Скажите, пожалуйста, гражданин Фуше, уж чего доброго, не учится ли и Мулен верховой езде?

– Мулен во всем подражает своему божку Гойе, а тот – честный человек. С этими двумя напрасно стали бы вы биться: их не совратить с выбранного пути.

– Остается Роже Дюко?

– Злые языки говорят, что он подумывает о молодом герцоге Орлеанском, – сказал Фуше.

– О! – насторожился аббат. – Уж если он принялся вертеть головой, его можно обратить куда угодно. Допустим, пять.

– Хорошо. Допустим, пять. Присоединим к ним нескольких завистливых генералов, которые из ненависти к Бонапарту рады будут подставить ему подножку… например, Моро, Ожеро.

– …Бернадот, – продолжал аббат.

– О! Того нечего считать, он искренний республиканец. А вот генерал, который хорошо состряпает свое дельце… такой же любимец солдат, как и Моро, – Пишегрю. К несчастью, 18 фруктидора его выслали в Кайенну.

– Он только что бежал, – живо прибавил Монтескью.

– Да, знаю. Но он теряет время на поправление своего здоровья в голландской колонии, и когда он вернется в Европу, минута, благоприятная для нашего заговора, может быть, уже пройдет.