Читать книгу - "Благовест с Амура - Станислав Федотов"

«А вот поставят ли поклонный крест в память наших деяний, — думал Муравьев. — Не сегодня, не завтра — сейчас вся Сибирь радостно возбуждена возвращением на Амур, все рвутся принять участие — кто словом, кто делом, кто имуществом своим — еще бы: правое крыло орлицы делает первый взмах! — а через сто, двести, триста лет — будет ли где-то на Амуре стоять такой вот величавый в своей простоте памятный знак? Ведь это так важно знать — что ты не зря жил на свете и что тебя не забыли!»

Николай Николаевич внутренне усмехнулся, слегка иронизируя над пафосом таких мыслей, но глаза защипало: все-таки Родина, Отечество — слишком высокие слова, чтобы их разбрасывать направо и налево, но и жить без них невозможно — иначе это будет не жизнь с ее горячей кровью, а лягушачье прозябание в теплом болоте.

Он покосился на стоявшего рядом на коленях Корнея и увидел, как по лицу старика текут счастливые быстрые слезы.

Богослужение закончилось тостом. Николай Николаевич приказал выдать всем по стакану вина, поднял свой за всех воинов, живых и павших и выпил до дна. Отдавая стакан Вагранову, смущенно сказал:

— Что-то я последнее время многовато стал пить. Все тосты и тосты — так и заболеть недолго. Ты, Иван Васильевич, попридержи меня.

— Слушаюсь! — машинально откликнулся Вагранов.

Муравьев заметил его отрешенность и раздражился:

— Что ж ты «слушаюсь» да «слушаюсь». Я же тебя по-дружески прошу. О чем ты думаешь?!

Вагранов улыбнулся:

— Я подумал, как здорово смотрелся бы тут владыко Иннокентий с его мощью и голосом!

— Пожалуй! Филофей мелковат и голос жидок. Жаль, что владыко не смог с нами отправиться, а он очень хотел. Какие-то дела неотложные образовались.

— Ваше превосходительство, — подошел к ним Скобельцын, — тут манегры местные явились.

— Что им надо? — быстро спросил Муравьев. — Награды захотелось?

На одной из остановок в лагерь заявилась группа орочонов во главе со своим старейшиной: их удивило появление такого невиданного количества больших лодок и чудища дымнохвостого — парохода. Генерал взялся их расспрашивать, как живут, да нет ли недоимок. Толмачом был, разумеется, зауряд-сотник. Старейшина ответил с достоинством, что недоимок нет, а живут хорошо. Муравьев пожелал их наградить, хотя Скобельцын советовал этого не делать: мол, им внимания такого высокого начальства вполне достаточно. Однако генерал-губернатор наградил их кафтанами с золотыми галунами, медалями и кортиками в серебряной оправе.

— Смотрите же, будьте полезны, когда в этом будет надобность, — добавил он.

Орочоны приняли подарки без низкопоклонства, обещали служить «большому батюшке царю» и с тем же достоинством удалились в тайгу.

Вот и сейчас генералу показалось, что и манеграм нужны награды.

— Нет, ваше превосходительство, — ответил зауряд-сотник, — они толкуют, что большие лодки попали не в ту протоку и сели. Глубжина^[54] мала.

Лицо Муравьева омрачилось, но он сдержался: такие случаи уже становились заурядными. По мере продвижения вниз по Амуру уменьшалось количество лоцманов, хорошо знающих фарватер, и попадание на мель неуклюжих барж и плашкоутов никого не удивляло. Исключительность этого случая была лишь в том, что протока оказалась западней: широкая и полноводная в начале, она быстро сузилась, а течение, соответственно, ускорилось и затянуло плохо управляемые посудины на отмели. И теперь задача заключалась в том, чтобы все их по очереди снимать и по прихотливому фарватеру приводить к месту стоянки каравана.

— Григорий Дмитриевич, — обратился генерал к Скобельцыну, — сможешь это сделать?

— Да смочь-то смогу, токо дело это устряпошное. Их там поболе десятка, весь день провожжаемся, а водохлест востро^[55] уходит. Вода падат, — пояснил зауряд-сотник, заметив непонимание в глазах генерала.

— Тем более надо торопиться! — воскликнул Муравьев. — А с виноватых я три шкуры спущу! Давай, Скобельцын, действуй! Я в тебя верю!

Всю философскую задумчивость, навеянную размышлениями у поклонного креста, сняло в одно мгновение. Тут же по его распоряжению сколотилась команда кормщиков в помощь Скобельцыну, и на баркасе с сильными гребцами они резво ушли вверх по течению, прихватив в качестве проводника одного из манегров.

Провозились действительно до вечера. Когда уже в сумерках собрался весь караван, генерал вызвал к себе на плашкоут, где на ужин собрался его штаб, виновных в случившемся. Ими оказались два молодых подпоручика — Медведев и фон Глен.

История происшествия была проста.

По приказанию Казакевича баржи, павозки и плашкоуты шли поротно, одно судно за другим, связками, в кильватер. Когда шедший впереди фон Глен заметил быстрое сужение берегов и приказал горнисту подать сигнал вслед идущим, чтобы они сворачивали в другую протоку, было уже поздно. Следовало развязаться, развернуться, но течение не позволило этого сделать. В результате четыре плашкоута в связке фон Глена и семь барж в связке Медведева оказались на мели.

— Мальчишки! — орал побагровевший Муравьев, бегая перед вытянувшимися бледными от ужаса подпоручиками. — Да вы знаете, что я с вами могу сделать по обстоятельствам военного времени?! Эта задержка из-за вашего разгильдяйства может обернуться кровью ни в чем не повинных людей, которые вовремя не получат военного снаряжения. За это на фронте расстреливают без сожаления! — Генерал не стеснялся в выражениях, перемежая гневные крики знакомым многим из присутствующих армейским матом. Они слушали главноначальствующего, опустив головы. По щекам подпоручиков катились слезы. — Подполковник Корсаков! — рявкнул наконец Муравьев.

— Да, ваше превосходительство.

— Вы командуете личным составом сплава. Эти так называемые офицеры в вашем ведении?

— Так точно.

— Их следует примерно наказать. Подпоручика Медведева оставить с вещами здесь на берегу — пусть выбирается, как знает. Подпоручика фон Глена предупредить, что при следующем проступке он будет расстрелян перед строем, а пока посадить под арест не меньше чем на неделю.

— Ваше превосходительство, это будет не наказание, а отдых, — сказал Корсаков.

— Да? Да! Тогда неделю дежурства!

— Будет исполнено.

— А вы, — генерал повернулся к подпоручикам, — убирайтесь с глаз долой! Офицеры, мать вашу перемать!

Подпоручики ушли. Медведев откровенно плакал, как ребенок. Фон Глен его не утешал: у него самого положение походило на отложенную смерть — попробуй на трехтысячеверстном маршруте не повторить посадки на мель.

Но не прошли они и пятидесяти шагов, как их догнал Корсаков.