Читать книгу - "Благовест с Амура - Станислав Федотов"

Население станицы высыпало на берег Шилки посмотреть на чудо чудное — павозок, по бортам которого крутились огромные колеса, загребая воду, а из высоченной трубы, торчащей над палубными постройками, валил густой дым. Когда Стибнев, следуя правилу подхода к причалу (которого, кстати, не было), огласил реку ревом парового гудка, бабы и ребятишки шарахнулись от Шилки и бежали до самой Аргуни, на другую сторону станицы. Казаки же проявили завидную храбрость: они лишь попятились, крестясь и матерясь. Когда с борта матросы им бросили носовой и кормовой концы, прося подтянуть пароход к берегу, они сначала с неохотой, а потом дружно так потянули, что едва не поломали колесо о береговую отмель.

Убежавшие вскоре вернулись — в основном ребятня — и не отходили от парохода до поздней ночи. Бабы же поспешили к своим избам: им надо было собирать в поход мужей и старших сыновей. Станичный атаман Кирик Богданов уже всех известил, что Усть-Стрелка должна выставить в поход сотню казаков под командованием есаула Имберга. Сотня набиралась еле-еле, и Кирик Афанасьевич обрадовался, когда Герасим Устюжанин, с зимы живший в Усть-Стрелке, предложил записать его в казаки и отправить в поход.

— А как же твой договор с Машаровыми? — для порядка спросил станичный атаман.

— А он у меня бессрочный, — беззаботно сказал Герасим. — Из похода вернусь — много больше расскажу.

— И то верно. Но в реестр тебя занесть — права такого не имею.

— А неважно! Ружье у меня есть, сабля, думаю, у вас найдется, а припасов дадите.

— Лады! С Имбергом и Скобельцыным я договорюсь.

Так Вогул стал казаком.

К утру 18 мая караван собрался полностью; с Аргуни пришло известие, что и та малая часть, что шла от Цурухайтуя, тоже на подходе, в нескольких верстах.

Усть-Стрелка, где и усадеб-то было чуть больше сорока, бурлила народом. Муравьев приказал оркестру с раннего утра играть веселую музыку, чтобы подбодрить и путешественников, и местное население, которое со слезами провожало в поход почти всех мужчин и парней. Скобельцын отобрал из них десяток лоцманов, знающих Верхний Амур хотя бы до Кумары^[53], и распределил их по судам. Оставшимся девяноста отдали плашкоут № 13, переселив шамшуринскую полуроту на плоты. «Переселенцы» радовались, как дети: им уже до смерти надоело грести, кое у кого на руках набухли кровавые мозоли, на плотах же надо было работать лишь на рулевых веслах. Тоже не сахар, но все-таки несравнимо легче.

Особенно повезло Гриньке с Кузьмой: они попали на плот, где находился Степан Шлык. Все трое долго обнимались и тут же договорились устроить маленький пир — сразу, как только караван отойдет от станицы. Парни отпросились у хорунжего Эпова и сбегали на берег за свежим мясом. Гринька раздобыл лосиную ляжку, а Кузьма сверх того притащил на горбу полмешка картошки.

К полудню пошел дождь, он мелко сеялся из низких туч, набегавших с юга, из-за сопочника на правом берегу Аргуни. Все ожидали, что Муравьев отложит отправление, но ошиблись: как только вдали показался цурухайтуйский караван, генерал приказал сниматься со швартовов. Сгибнев порадовался, что с утра медленно, но верно поднимал давление пара. Теперь, получив приказ, он дернул шнурок ревуна, тот рявкнул, выпустив белый кудрявый клубок, и «Аргунь» начала отрабатывать задний ход. Оркестр на палубе заиграл марш.

На берегу осталось мало народу — плачущие бабы, хмурые старики. И только ребятишки бежали с веселым гиканьем, не желая расставаться с чудным колесным павозком, до самой стрелки, еще разделяющей воды Шилки и Аргуни, стрелки, за которой начинался Амур.

Лодка генерала снова вырвалась вперед и первой вошла в воды Амура. Муравьев наклонился, заранее приготовленным стаканом зачерпнул темной амурской воды, которая в стакане оказалась чистой и прозрачной, и поднял, как бокал драгоценного вина:

— Друзья мои, товарищи, братья по оружию! — голос его зазвенел и долетел над водой до ближайших плотов и павозков. — Я поздравляю всех с возвращением на воды великого Амура! — И выпил до дна.

На плотах и палубах закричали нестройно «ура». Оркестр заиграл «Коль славен наш Господь в Сионе», и в расширяющуюся голубую прогалину неба выкатилось большое оранжевое солнце.

Николай Дмитриевич Свербеев в дневнике путешествия, который ему поручил вести Муравьев, восторженно записал: «Торжественна была эта минута, после двухвекового промежутка повторившаяся для русских на Амуре! Весело было смотреть на суда, которые неслись по гладкой поверхности реки».

На плоту Шлыка кипела подготовка к пиру: развели огонь в очажке, оборудованном на железном листе в центре плота перед балаганом, несколько человек чистили картошку — она была, конечно, прошлогодней, но крепкой, без ростков видно, хранили в холодном погребе. Сам Степан наточил топор и вышел с лосиной ногой к колоде в хвосте плота порубить мясо на куски — сначала крупные, потом помельче, чтобы уваривалось быстрее.

Он успел отрубить от ляжки пару хороших кусков и замахнулся топором снова, как вдруг что-то большое и темное обрушилось с неба чуть ли не на голову, ударило по глазам, сбило с ног; падая, Степан уже не мог остановить замах топора и рубанул мимо колоды. Бритвенно острое широкое лезвие вонзилось как раз в замковый узел смоленых канатов, крепящих хвостовую часть плота, и легко развалило его на две части. Быстрое течение веером развело бревна половины плота, разрывая крепления его середины; рухнул в воду один из двух станков с кормовым веслом-правилом и кормщик с помощником, только что лениво пошевеливавшие лопастью правила (на повороте в Амур работали носовые греби), оказались с головой накрыты волной; обрушились две стены балагана и в расходящиеся щели между бревнами посыпались складированные в балагане вещи.

На плоту развернулась бестолковая суета.

Упавший Степан бросил топор, вцепился в ускользающее бревно, заорал подскочившим Гриньке и Кузьме:

— Ташшите канат, вяжите крайнее бревно…

Парни бросились искать канат.

Несколько человек, собравшись на уцелевшей половине плота, занялись спасением кормщика и его помощника, которые бултыхались в ледяной воде совсем рядом, но никак не могли дотянуться до протянутых рук.

Все что-то громко кричали, перебивая друг друга.

К аварийному плоту поспешили ближайшие лодки; наползал, нависая бортом, плашкоут № 13, с борта которого уже бросали веревки.

Развернулся и пароход. Волна от его колеса докатилась до раненого плота и подняла разрозненные бревна. Они «заиграли» вразнобой.

Оступился и упал Гринька. Ногу Кузьмы зажало в щели, и он всеми силами старался ее выдернуть.