Читать книгу - "Похищение Муссолини - Богдан Сушинский"

Идея сотворения страны СС Франконии была принята без голосования, как само собой разумеющееся. Правда, осталось невыясненным, кто конкретно и когда начнет заниматься созданием государства, и какие силы будут вовлечены в этот процесс. И поскольку до деталей дело так и не дошло, Скорцени понял: вопрос о Франконии еще долго будет принадлежать к области теории эсэсовского движения.

— Вам, Скорцени, не кажется, что если идею Франконии мы не переведем в практическую плоскость, она превратится для нас в такую же пропагандистскую формальность, как для большевиков — «светлое коммунистическое будущее»? — на ходу поинтересовался Альфред Розенберг, направляясь к Скорцени с бокалом в руке,

Скорцени встретил его недоуменным взглядом. В зале, где шло заседание высшего совета СС, главу Остминистериума он не видел. Однако братский масонский ужин проходил в другом, более просторном зале, где, как он понял, могли оказаться и люди, не принадлежавшие ко второму классу посвященных СС.

— Вам как министру по делам восточных территорий это виднее, — столь же сдержанно ответил гауптштурмфюрер.

— Именно как главе Остминистериума мне хотелось бы, чтобы идея фюрера о возрождении Франконии начала воплощаться как можно скорее. Гаулейтеры восточных территорий, как никто, нуждаются в проектах, способных овладевать умами местной интеллигенции.

Краем глаза Скорцени наблюдал за тем, как, уже было направившись к нему, штандартенфюрер СС д’Алькен[67]остановился в двух шагах и заговорил с несколько располневшим в последнее время директором Аннербе штандартенфюрером СС Сиверсом. Но Скорцени это не огорчило. Он давно искал возможность познакомиться с Розенбергом, человеком, которого в высших кругах СС считали одним из духовных наставников фюрера.

— Я не политик, господин Розенберг, и уж тем более — не идеолог. Но позволю себе заметить: какой бы идеальной ни была наша Франкония, она вряд ли затмит светлый образ коммунистического рая. Уж вам-то, Альфред Владимирович[68], это должно быть яснее, чем кому бы то ни было из немцев.

— Вы несколько идеализируете идеал коммунистов, гауптштурмфюрер, — вежливо взял его под руку министр, отводя к окну-бойнице, у которого можно было чувствовать себя чуть-чуть отдаленным от царящего в зале после третьего тоста всеобщего оживления.

Гитлер и Гиммлер уже удалились в отведенные для них комнаты, и теперь эсэсовская «чернь» могла чувствовать себя более свободной в выборе темы общения и собеседников.

— Это всеобщее заблуждение — считать, будто большевизм стал сутью философских взглядов национальной интеллигенции в республиках Совдепии, — бледное, заметно морщинящееся лицо Розенберга оставалось почти неподвижным. Скорцени уже знал, что этому человеку coвершенно чуждо чувство юмора. Настолько чуждо, что он давно избавил себя от необходимости улыбаться даже из соображений вежливости. — И вообще большевизм — не цель, а всего лишь средство, используемое еврейским финансовым капиталом для того, чтобы окончательно искоренить существующий в Европе демократический порядок, разрушить национальные экономики, деморализовать народы, уничтожить в них путем насаждения идеи интернационализма всякое ощущение национальной принадлежности[69]. А уж после этого, путем насаждения большевистских идей, прийти к власти во всем мире.

— Довольно стройная теория.

— Вы, господин Скорцени, должны понять: Октябрьская революция — не что иное, как хорошо спланированная диверсионная операция. Грандиозная по своим масштабам диверсионная операция, слепыми исполнителями которой оказались целые народы. Я бы даже сказал точнее: это классический пример соединения идеологической И вооруженной диверсионных операций. То, чего, поверьте мне, Скорцени, так часто не хватает операциям, затеваемым нашими парнями из СД, абвера или штаба верховного командования.

— Вы правы: армейские диверсии часто нуждаются в таком подкреплении, — по-солдатски лаконично признал Скорцени, не видя здесь предмета для более пространных рассуждений.

— А теперь относительно того, что азиатская диверсия против Европы затеяна евреями… Достаточно вспомнить: Каменев на самом деле Розенфельд, Троцкий — Бронштейн, Ленин — из той же плеяды.

— Я знаком с некоторыми работами Дитриха Эккарта[70], — учтиво сообщил министру Скорцени.

— Похвально.

— С вашими работами — тоже. Не осмелюсь считать себя знатоком ваших философских взглядов, однако на вашу доктрину: «Мы — избранные, мы — единственные люди, наши умы выдают подлинную власть духа; ум остальной части мира чисто инстинктивен и животен» — меня все же хватило.

— В таком случае вы уже знакомы с моими трудами в значительно большей степени, чем я предполагал. А что касается Эккарта, — поспешил увести разговор от своей персоны, — то ко многому из того, что им написано, особенно по поводу России, я отношусь довольно скептически. Но его не очень-то известную и популярную ныне брошюру «Большевизм от Моисея до Ленина», а также статью «Германский и еврейский большевизм» я бы все же советовал прочесть. Помня о том, какое колоссальное влияние оказал этот писатель на формирование национал-социалистских взглядов фюрера.