Читать книгу - "Декабрист - Максим Войлошников"

— А паспорт есть у него?

— Паспорта нет. А разве нужен? Он ненадолго едет.

— Ну…

— Вот я тоже думаю, что и так доедет, — довольно нагло сказал Ломоносов.

Кто будет искать беглого ссыльного в тайге Ангарского кряжа? Тем более что все указывало на то, что он утонул в бурливой Уде. Так и отписали в Санкт-Петербург…

Когда получено было это известие Бенкендорфом, он пришел в бешенство.

— Кто поверит, кроме этих идиотов, что человек, пропивший полковую казну и не застрелившийся от бесчестья, может сам утопиться!

— Но они пишут, что он утонул, а не утопился! — заметил Магнус фон Фок, находившийся тут же.

— Да он плавает как рыба! — взорвался Бенкендорф. — Они при мне с атаманом Платовым сначала напились до состояния риз, а потом на спор переплывали Дунай с трубками в зубах! — Александр Христофорович, впрочем, в данном случае выдавал историю, услышанную где-то, за самим им увиденное.

К концу октября обоз пришел к Байкалу, в Иркутск. Двухстотлетний город располагался на правобережье, в излучине быстрой свинцовой Ангары. В центре его, на высоком берегу над рекой, на месте старого казачьего острога, высились столетние беленые соборы. Неподалеку поднимался выстроенный в начале века в классическом стиле «белый дом», служивший резиденцией генерал-губернатору. Новые каменные и деревянные здания в центре сменялись на окраинах одно-двухэтажными домами из почерневшей от времени лиственницы. Здесь город поднимался на склоны невысоких сопок. Город выглядел довольно чисто, благодаря неусыпному попечительству гражданского губернатора пятидесятилетнему генерал-майору Ивана Богдановича Цейдлера, со скукоженной немецкой мордочкой. Некогда ставленник Сперанского, осторожный Цейдлер был не такой лихоимец, как пестелевский русак Трескин. Здесь их настигла весть о коронации императора Николая I, состоявшейся 6 сентября в Москве.

До ночи устраивали караван на стоянку. Утром Асташев поехал с подарком от Попова к иркутскому губернатору. Потом Асташев направился в иркутское Адмиралтейство, чтобы там выяснить насчет ближайших перспектив переправы через «море», как называли великое озеро Байкал. Несмотря на уже являвшиеся морозы, озеро долго еще должно было оставаться незамерзающим. Однако осенние бури уже не раз прерывали сообщение.

Когда он вернулся, выяснилось следуюшее. Казенные суда возили через озеро по преимуществу людей. А перевозка крупных грузов судами через Байкал, в сущности, находилась в руках двух купцов: Ксенофонта Сибирякова, с которым отношения у Поповых были неважнецкие (ввиду того, что заказ на доставку нерчинского свинца в Санкт-Петербург недавно уплыл в поповские руки), и Ивана Шигаева. У Шигаева судно было, но людей он не давал, кроме одного кормщика.

— Мы люди морские, выручим, не сомневайтесь, Иван Дмитриевич! — обнадежил Ломоносов старшего поповского приказчика. Тот, впрочем, на это и рассчитывал.

— Идем в Лиственичный, там будем грузиться на корабль! — Асташев поднял на ноги своих подчиненных и велел немедленно готовиться к выходу.

Тут хватились Башмакова. Спешно отправленные на поиски «обдорцы» обнаружили того в каком-то кабаке, где он успел уже принять полштофа и угощал случайных собутыльников, среди которых могли свободно быть полицейские ярыжки! Под благовидным предлогом его извлекли из теплой компании и доставили в обоз. Ломоносов проклял себя, что дал разжалованному полковнику деньги.

— Прости, Петя, — сморкался Башмаков в полу Ломоносова. — Чуть не подвел тебя старый пъянчуга!

Обоз направился вдоль быстрой Ангары к Байкалу. По сторонам тянулись порыжелые березы и вечнозеленые сосны. На следующий день миновали глубокое ущелье, постепенно расширявшееся: по нему Ангара, имеющая здесь версту в ширину, стремительным потоком вырывалась из Байкала. В середине потока темнела, едва приподнимаясь над водой, небольшая скала.

— Шаман-камень называется, — сказал старый бородач-ямщик. — Буряты говорят — это обиталище ихних чертей-онгонов ^[34], которым они приносят умиолостивительные жертвы. Почти в шестидесяти верстах от города, близ скалистого истока Ангары, находился поселок Лиственичный ^[35], служащий аванпортом Иркутска на Байкале и его же верфью.

…Постепенно расширяясь во весь горизонт, великое озеро предстало наконец перед Ломоносовым и его товарищами во всей своей грозной красе.

Вправо уходил низкий мыс, горы на противоположном берегу скрывала дымка, и озеро казалось бескрайним. Кобальтово-синее в спокойную погоду, нынче оно с шумом перекатывало свинцовые волны с белыми головами. На этом берегу становилось ясно, почему древние монгольские народы обожествляли это грозное место.

— А немалое оно, это «славное море»! — заметил задумчиво моряк Черняков.

По берегу уже виднелась тонкая корочка льда, с пристаней свисали сосульки.

Сопки, нависавшие над Лиственничным, покрывала тайга. Сам Лиственичный теснился на узкой береговой полосе, лишь некоторые его дома взобрались на лесистый крутой склон. Большей частью она состояла из одной улицы с двумя рядами домов, причем ближний к озеру ряд стоял на сваях почти у самой воды. С юга поселок ограничивало пройденное обозом ущелье. С севера же от ветра поселок защищали крутые скалы, почти отвесно спускавшиеся в воду. Именно там, прижатые к скалам, виднелись старая верфь и пристань, куда и направился обоз.

Возле пристани стояло несколько больших байкальских судов, которые также называют большими дощаниками — в отличие от малых, или паузок. Судно, перед которым остановились подводы и стали разгружаться, имело широкий корпус плавных обводов, длиной саженей двенадцать ^[36]. Оно было плоскодонным, чтобы всегда можно было зайти отстояться в бухту. Короткая мощная мачта, судя по всему, предназначалась лишь для одного прямого паруса, а длинный бушприт мог дать приют сразу трем кливерам, повышавшим маневренность судна при неустойчивом ветре. Чижов и Окулов с жадным интересом рассматривали судно незнакомой конструкции. Чижов сразу определил его грузоподъемность в сто пятьдесят тонн.

— Бушприт такой же длинный, как у гукеров, — заметил Чижов. — Но это не утвержденный адмиралтейством проект.

— Я слышал, что их тут стали строить ссыльные архангелогородские мастера, — ответил его товарищ. — И они ходят по здешним волнам лучше, чем адмиралтейские галиоты.

Погрузка между тем пошла полным ходом. Товары с телег переносили прямо на борт слегка раскачивающегося под волнами судна. Ящики и кули тащили на спине в неглубокий трюм и там складывали. В погрузке участвовали все, включая ямщиков.

Неподалеку стоял, уже без снастей, двухмачтовый галиот, очевидно, построенный по упоминавшемуся адмиралтейскому проекту. Его борта хранили отчетливые следы неблагосклонной стихии. На берег с галиота спустился среднего роста молодой капитан-лейтенант и, подойдя к обозу, поздоровался с Асташевым. Это оказался командир байкальской флотилии Николай Вуколович Головнин. Завидев его, Чижов, тут же узнавший капитан-лейтенанта, натянул шапку на нос и шепнул Ломоносову, что этот моряк учился с ним в Морском корпусе и был на два года старше его по выпуску. За сим он тут же ретировался позади телег.