Читать книгу - "Тайны Французской революции - Эжен Шаветт"

– Так иди за бутылкой.

– О, – ответил гигант, – я принесу две, потому что добряк постесняется пить один.

– Но кавалер болен и не может пить за компанию.

– В таком случае я пожертвую собой, – сказал Лебик с самоотверженным видом.

По знаку своей госпожи он вышел из комнаты, а собеседники, казалось, и не заметили его отсутствия.

Но, когда они убедились, что остались одни, молодые люди живо обратились к аббату с вопросом:

– Теперь скажите, кто была эта женщина?

– Э, дети мои, это – бедная графина Дюбарри, казненная, несмотря на свои мольбы и слезы, 17 фримера, – спокойно ответил Монтескью.

– Да, – прибавил Ивон, – Дюбарри – единственная женщина, умершая так позорно.

– Эге! Не всякому слуху верь.

– Как, аббат! Вы будете уверять, что эта женщина выказала геройское мужество, она, вырывавшаяся, когда ее привязывали к столбу, и кричавшая: «Еще минуту, палач, ради бога! Еще минуту».

– Да, несчастная женщина кричала это. Но чем вы докажете, что графиня не имела некоторого права требовать себе жизнь?

– Что вы хотите этим сказать? – спросила Лоретта.

– Хочу сказать, что история записки, которую вы прочли сегодня утром, вся в этой мольбе Дюбарри: «Палач, ради бога, еще минуту!»

Лоретта и Ивон с удивлением слушали аббата.

– Ну, – продолжал он, – дело в том, дети мои, что в истории наряду с известными фактами встречаются такие, которые часто ускользают от нашего внимания. Бумажка, находящаяся у вас, рассказывает о последнем часе Дюбарри… и я сейчас поведаю вам о нем.

Молодые люди наклонились ближе к аббату, показывая тем свое внимание.

– В 1792 году графиня поняла, что во Франции ей оставаться опасно. Давно уже она обратила в золото и брильянты все, что могла, из своего имущества. С помощью Мансабре, своего последнего любовника… во Франции, храброго малого, впоследствии кончившего самоубийством, она зарыла большую часть богатства в своем замке и принадлежащих ей Лувесьеннских лесах. Захватив с собой пять или шесть миллионов в брильянтах и ценных бумагах банкирского дома Вандрайвер в Лондоне, она во всеуслышание объявила, что у нее украдены брильянты, и, как будто преследуя вора, быстро перебралась за границу, в Англию. При известии о казни короля она надела в Лондоне траур. Эта безумная графиня обладала качеством, свойственным всем подобным ей женщинам: она была великодушной. Помогая эмигрантам, своим соотечественникам, использовавшим ее, она скоро истратила свой миллионный запас. Тогда она вспомнила о капитале, зарытом в замке и окрестностях Лувесьенн и тайно вернулась во Францию. Но в первый же вечер своего возвращения она была изменнически выдана ни за грош своим старым служителем, которого обогатила. Дюбарри была арестована и через две недели предстала перед революционным судилищем. Она была очень красива? несмотря на свои сорок шесть лет, но красота не смягчила ее судей. Ее тяжкий грех состоял в том, что она носила траур по королю. Она употребляла все усилия, чтоб спасти свою жизнь. Она хотела выкупить ее своими сокровищами. Суд ничего не слушал, и она была приговорена к смерти.

– И тогда она обезумела от страха, – сказал Ивон, – и начала умолять?

– О, нет еще. Двое присяжных запомнили предложение, с рыданиями сделанное ею в суде: дорого выкупить свою жизнь. Не дождавшись конца заседания, эти люди вышли из присутствия и направились в зал Покойников, где томилась Дюбарри, распростертая без чувств на скамье.

Понятно, с какой жадностью следили молодые люди за рассказом Монтескью о последних минутах Дюбарри.

Бералек направился к двери, чтоб убедиться, не идет ли Лебик.

– О! – сказала Лоретта, смеясь. – Если он в погребе, то нескоро оттуда вернется.

Уверившись, что их шпион не спешит, аббат продолжал свой рассказ:

– Войдя в зал Покойников, эти два человека направились прямо к обессиленной жертве, которую они заметили в углу плохо освещенной комнаты. Заслышав шаги, я спрятался.

– Как! – вскричал Ивон. – Вы были там?.. в зале Покойников?

– Нет, я был в регистратуре. Между пятью чиновниками регистратуры находился один из наших, которому я выплачивал порядочные деньги за его верность и сведения. Чтоб позволить мне свободно бывать в его бюро, он представил меня своим братом главному тюремщику Лебо, у которого мне удалось снискать благосклонность. Я кончил тем, что мог свободно проникать в это мрачное место… а это была задача нелегкая.

Вход в Консьержери, находившийся слева от Дворцовой лестницы, запирался двумя огромными воротами, между которыми стоял на часах сторож, впускавший вас в первую дверь, только ознакомившись с вами сначала через решетчатое оконце калитки. Потом он стучался во вторые ворота, и главный тюремщик изнутри отпирал замки больших дверей, отворявшихся в комнату с низкими сводами, называвшуюся залом Одевания.

Вся обстановка этой комнаты состояла из кресла, на котором восседал Лебо, полновластный господин целой толпы привратников, – скамейки и огромной корзины. На скамью по очереди усаживались осужденные для погребального туалета. В большую корзину жена Лебо заботливо складывала отрезанные волосы женщин, которые продавала парикмахерам по 35 су за фунт.

Лоретта с ужасом слушала эти подробности, они, казалось, вызывали в ней какие-то воспоминания.

Аббат продолжал:

– Из зала Одевания дверь слева вела в обширное помещение, разделенное надвое стеклянной перегородкой, не доходившей до свода. В части с окнами помещалась регистратура, в которую вел коридор, соединявший ее с тюрьмами. Другая сторона, куда свет проникал через стекло перегородки, называлась залом Покойников, и здесь стояла одна широкая скамья. Описав вам место, перехожу к сцене, свидетелем которой был.

Монтескью остановился перевести дух, а Бералек опять направился взглянуть на лестницу.

Из погреба не долетало ни малейшего шума. Аббат снова заговорил:

– Я часто ходил в регистратуру навещать своего агента. Так как нескромное ухо могло выдать наш разговор, мой так называемый брат говорил со мной только о выдуманных родственниках, но во время разговора и как бы нечаянно он раскладывал перед моими глазами реестры с именами подозрительных личностей, которые должны быть арестованы. «Лучше приходите в полдень, – говорил мне мой доверенный регистратор, – в этот час мои товарищи уходят обедать, а я остаюсь в бюро, и поскольку это время обеда и для заключенных, Лебо и сторож находятся в тюрьмах. Вам остается только сказать о себе охраннику у первых двух. В полдень нам будет безопаснее беседовать».

Я последовал этому совету, и нам часто удавалось оставаться вдвоем в этом неприветливом месте, куда два часа спустя возвращались сторожи, жандармы с осужденными на смерть во время утреннего заседания и палачом, с помощниками и возницами его телег.

Услышав свой смертный приговор, Дюбарри упала без чувств. Так как это было только в начале заседания, то ее отнесли, как я уже сказал, в зал Покойников, где жандармы бросили ее в угол до прибытия других подсудимых, находившихся еще в судебной комнате. Она была еще в беспамятстве, когда я входил в регистратуру с другой стороны стеклянной перегородки.