Читать книгу - "Дочь викинга - Юлия Крен"

Принцесса схватилась за руку подруги. В пальцах разлилось тепло.

Руна рывком вытащила принцессу из воды. Гизела почувствовала, как камень оцарапал ей голень, а затем волна отпустила ее, словно пугливый зверек, готовый отступить, если добыча начнет сопротивляться.

Девушкам удалось выбраться на уступ. Тут волны были им не страшны. Дрожа от холода, Гизела обняла Руну, и какое-то время они простояли там, прижавшись друг к другу. В свете луны принцесса разглядела узкую полоску берега неподалеку.

– Нет! – воскликнула Руна, увидев, что ее подруга движется в ту сторону. – Они могут нас заметить! Нужно подождать, пока они не уедут.

Остановившись, Гизела присела на уступ.

То, что люди Адарика могли услышать их, Руну не пугало.

– Холодная вода… опять, – пробормотала она. – Наверное, Ньерд любит меня.

У Гизелы слишком сильно стучали зубы, и она не смогла спросить, кто такой Ньерд. К тому же ей ничего не хотелось знать о языческих богах. Принцесса смотрела на холодное черное море и думала о рассвете. Когда взойдет солнце, морская гладь сольется на горизонте с небом и уже не будет казаться столь угрожающей.

Какое-то время девушки, дрожа, сидели на каменном уступе. Они не знали, сколько времени осталось до утра, но голоса воинов уже стихли.

– Они и подумать не могли, что мы умеем плавать.

Гизела оглянулась. Светало, и в сумерках отвесные скалы казались еще выше. Мысль о том, что ей чудом удалось избежать смерти, пугала ее сейчас сильнее, чем ночью, когда приходилось сражаться за жизнь. «А может быть, – подумала принцесса, – лучше было бы умереть? Тогда мне не пришлось бы дрожать от холода. Это безотрадное утро… Этот холод…»

Солнце взошло, но тут же спряталось за облаками. Беглянки не могли развести костер, не отойдя подальше от скал.

Но если принцесса пала духом, то Руна не унывала. Она решила, что прятаться больше не нужно, и потащила Гизелу за собой.

– И что теперь? – спросила принцесса.

– Нам нужно убраться отсюда, – ответила северянки. – Как можно дальше.

– А потом?

– Когда поднимется солнце, наша одежда высохнет.

– А потом?

Руна беспомощно пожала плечами:

– Потом мы не будем расхаживать в мокрой одежде.

«Но нам все равно некуда идти», – подумала Гизела.

Хотя солнце уже выкатилось на небо, воздух оставался холодным и сырым. Адарик никак не мог согреться. Он терпеть не мог холод, и с каждым годом выносить его было все мучительнее. Да, он старел, его спина сгибалась, а кожа все больше обветривалась.

Подавив дрожь, Адарик постарался скрыть усталость. Сейчас, когда он смотрел на бурные волны, подарившие смерть двум девушкам, его мучили угрызения совести. Он не солгал Гизеле, сказав, что за долгие годы жизни отучился сочувствовать людям, и все же воин испытывал смятение. Возможно, он вновь принял неверное решение? В мире царила война, и это смехотворное перемирие, заключенное в Сен-Клер-сюр-Эпте, никого не могло одурачить. Война – жадный зверь, немного прихотливый и всегда несправедливый. Он пожирает молодых, нежных, невинных, всех тех, кто не заслуживает смерти. Да, Адарик сам бросил в пасть чудовищу новую жертву, но теперь ему стало страшно, ибо холод с каждым годом донимал его все сильнее, а убивать становилось все легче.

Отбросив сомнения, он поднял руку, собираясь отдать приказ к отбытию. Его солдаты еще обыскивали тела врагов, надеясь найти на трупах что-нибудь полезное, и сетовали, что у норманнов не было ни денег, ни украшений. Тем не менее его воины хотя бы сумели завладеть новым оружием.

– Это были, несомненно, северяне, – сказал один из воинов, подходя к Адарику. – Может, они служили Роллону? Не следует ли нам похоронить их, чтобы никто не нашел их тела и не решил отомстить?

Адарик задумался. Да, они продвинулись довольно далеко на земли северян, может быть, даже слишком далеко, поэтому стоило поскорее вернуться к Эпту, не теряя драгоценного времени.

– Нет, – решил он. – Пускай лежат здесь. Кто найдет их в этой пустоши? А если и найдет, кому придет в голову винить в их смерти франков? Пожалуй, нам…

Его прервал неожиданно поднявшийся гул. Вокруг одного из павших врагов собралась толпа солдат. Но они не обыскивали убитого, а что-то внимательно осматривали.

– Что там происходит? – спросил Адарик, перекрикивая шум волн.

Во взглядах солдат светилось изумление.

– Похоже, один из них еще жив…

Франк с трудом подавил раздражение. Он никогда не понимал, почему жестокая жизнь иногда способна на такое.

Солдаты расступились, пропуская своего предводителя.

Поддев тело ногой, Адарик перевернул лежавшего на земле норманна и увидел, что его грудь опускается и поднимается. Покрытое шрамами лицо было залито кровью и испачкано землей.

«Собственно, – подумал Адарик, – это не проявление милости судьбы. То, что выжил этот человек, – злая шутка рока, выбравшего самого уродливого в отряде».

– Убить его? – предложил один из воинов.

Двое других с готовностью обнажили мечи.

Адарик помедлил, но затем покачал головой.

– Я хочу узнать, что это был за отряд. Этот человек расскажет мне обо всем, когда придет в себя. Возможно, ему известно что-то о Руане и Роллоне. Идет война или нет, всегда стоит знать побольше о своем враге.

К обеду солнце наконец-то выглянуло из-за облаков. От этого в мире не прибавилось красок, но у Руны и Гизелы хотя бы высохла одежда. От соли ткань затвердела и могла порваться при любом неосторожном движении. На ощупь она напоминала кору старого суковатого дерева.

Но девушки шли вдоль берега, несмотря на все тяготы пути.

Прошел день, второй. Никто их не преследовал.

Окружающий пейзаж менялся – равнины чередовались с холмами, пустоши – с лесами, и лишь одно оставалось постоянным: слева тянулось море.

Каждый день беглянкам приходилось бороться за выживание. При падении со скал Руна потеряла кремень, и потому девушки грелись лишь под слабыми лучами солнца. Пойманную рыбу они вынуждены были есть сырой.

Гизела не жаловалась. В голове у нее было пусто. Руна не могла высечь искру из камней, чтобы разжечь костер, в Гизеле же не было искры духа, способной распалить пламя тоски по родине.

Когда принцесса думала о Лане, перед ее внутренним взором неизменно вставало лицо Гагона, а не матери или Бегги. Не думала она больше ни о роскошной пище, ни о тепле камина, ни о мягкой постели. С каждым шагом Гизела все отчетливее понимала, что сможет смириться со случившимся только в том случае, если будет как можно меньше размышлять об этом.

Когда галька на побережье стала крупнее и острее, девушки повернули направо и некоторое время шли по мягкой лесной земле.