Читать книгу - "1612 год - Дмитрий Евдокимов"

Димитрий снял корону, повертел ее в руках перед послами и снова водрузил на голову.

— Не только князей и государей, но Божьей милостью и королей мы имеем под собой, которые нам служат! Мы в этих полунощных странах не видим никого, равного нам в царствовании. И иметь не желаем, кроме Господа Бога, а затем — нас. Все монархи там императорским титулом нас наделяют, один король Польский чинит нам в том умаление…

Глаза Димитрия гневно сверкали, и он с угрозой продолжал:

— Когда польский король умаляет наши титулы, это не только нас, но и самого Бога, все христианство должно оскорбить! Мы объявили себя польскому королю, что в нас он имеет соседа, имеет брата, имеет приятеля такого, какого корона польская еще не имела; а теперь нам приходится беречься от короля Польского больше, чем от которого-либо отдаленного поганского монарха. Вижу, что замысел наш, который мы имели против поганых, придется обратить против польского короля. Свидетельствуем перед всемогущим Господом Богом, что не по нашей вине, а по вине польского короля может произойти пролитие христианской крови!

Бояре начали испуганно креститься, шепча друг другу: «Быть войне!»

Посол попытался сказать:

— Ваше величество благоволит знать, что его величество король царствует в вольной Речи Посполитой, в которой без согласия всех сословий ничего нового против прежних обычаев не вводится. Вопрос о ваших титулах должен рассматриваться на сейме. Я был на сейме всего один день, поэтому не знаю, как решилось дело.

— Зато я знаю, — проворчал государь, — чем сейм кончился. Знаю, что многие ваши вельможи советуют королю тех титулов нам не давать. Впрочем, нам не идет вступать с вами в многословные прения.

Наступила тягостная пауза. Неожиданно, нарушая этикет, к трону подскочил Юрий Мнишек, зашептал жарко царю в ухо:

— Если послы уедут, свадьба будет незаконной! Удержи их, государь! Еще не время вступать в открытую ссору с Сигизмундом.

Димитрий хмуро кивнул головой, соглашаясь, потом прервал перепалку Власьева с послами:

— Господин Олешницкий! Спрашиваем мы вас, если бы от кого-то было послано к вам такое письмо, на котором бы не было вашего дворянского титула, принял бы ты его или нет? Однако мы, зная расположение ваше в бытность нашу в государствах его величества короля, зная также, что ты желаешь быть нам доброхотом, мы желаем почтить тебя в государствах наших не как посла, а как нашего приятеля. Ну же, подойди к нашей руке, но не как посол!

Царь протянул руку, но Олешницкий остался на месте, борясь с самим собой. Наконец он умоляюще произнес:

— Пресветлейший, милостивый государь! Я признателен за то благоволение, которое ты, ваше пресветлое государское величество, изволишь оказать. Но так как ты, ваше пресветлое государское величество, желаешь принять меня не как посла, я не могу этого сделать.

Димитрий, мгновенно сменивший гнев на милость, рассмеялся:

— Шут с тобой. Иди, целуй руку. Принимаю как посла.

Подошел целовать руку и Гонсевский. Послы быстро, боясь, что царь вновь разгневается, отбарабанили заранее заученные речи.

В конце приема едва не вспыхнула новая ссора. Когда царь, отвечая требованиям этикета, учтиво справился о здоровье Сигизмунда, Олешницкий не преминул заметить, что, по обычаю, иные государи, спрашивая о здоровье короля, привстают, на что Димитрий тут же ответил, что, по русскому обычаю, государь привстает лишь по выяснении доброго здоровья.

Когда посол сообщил, что оставил Сигизмунда в добром здравии и благополучии царствующим, царь привстал со словами:

— Мы радуемся доброму здоровью польского короля, нашего друга.

При этом он не удержал недоброй усмешки. Затем дьяк зачитал по реестру, какие подарки послы привезли царю. В их числе были два турецких и один неаполитанский кони, золотая цепь на панцире, тринадцать бокалов, два позолоченных жбана, красавец пес британской породы. Охотничьей собаке Димитрий обрадовался особо, приказал псарям, ее приведшим, дать двести злотых на водку и два сорока соболей.

Прием послов, казалось бы, завершился благополучно, однако царь не пригласил их, как обычно, к обеду, послав лишь в знак своей милости к ним на подворье сто блюд на золотой посуде, а также обильное количество напитков. Сам же отправился обедать в свой дворец в окружении польских офицеров. Переодевшись в костюм польского гусара, он, уже не скрываясь, вел разговор о совместном выступлении против Сигизмунда.

Пока послы у крыльца ожидали, когда подадут их лошадей, Гонсевский вроде бы невзначай задержался возле полковника Маржере, вышедшего проводить гостей.

— Вы — Якоб Маржерет? — спросил он. — По-моему, я вас видел еще в свой первый приезд.

Тот кивнул головой, приняв слова посла лишь как проявление светской любезности. Гонсевский тем временем произнес негромко, но отчетливо:

— Вам передает привет Лев Иванович Сапега.

Маржере внутренне напрягся, однако внешне остался невозмутимым.

— Нам надо переговорить.

— Это опасно. Особенно сейчас.

— Хорошо, вы могли бы прислать кого-то?

— Помните голландского купца, что передавал мои письма?

— Такой разбитной малый?

— Это Исаак Масса. Он навестит вас вечером.

…Исаак Масса пребывал в дурном настроении. Он так рассчитывал подзаработать на царской свадьбе: ведь каждый вельможа захочет одеться понарядней. Однако откуда ни возьмись налетели со всей Европы, как пчелы на мед, купцы с разнообразным товаром. Исаак Масса усердно ругал про себя легкомыслие государя, разрешившего беспошлинную торговлю. В таких условиях его солидная голландская фирма по продаже шелка и сукна может разориться.

С утра маленький розовощекий Исаак уже обежал все дворы, где остановились иноземные гости, и сейчас огорчительно бормотал, привычно ведя счет с присущей ему аккуратностью:

— Только Андрей Натан привез из Аугсбурга товаров на триста тысяч флоринов. И еще двое из Аугсбурга от купца Филиппа Гольбейна — на тридцать пять тысяч флоринов. Из Милана Амвросий Челари прибыл с товаром на шестьдесят шесть тысяч флоринов. А поляки! Даже знатные из них не гнушаются торговлей. Знатный дворянин, камердинер принцессы Анны, сестры короля, привез от нее для продажи царю драгоценностей на двести тысяч талеров. А другой дворянин, Вольский, продает боярам дорогие шитые обои, всего на сто тысяч талеров! Нет, сплошной разор. Мои шелка падают в цене!

Горестные размышления молодого негоцианта прервались от звука твердых, уверенных шагов. Так и есть — в дверях лавки показалась знакомая высокая фигура в красном бархатном плаще.

— Господин полковник! Какая честь! — Исаак выскочил из-за длинного стола с тканями, склоняясь в поклоне, изящности исполнения которого явно мешало уже солидно намечавшееся брюшко купца, любившего сладко поесть.