Читать книгу - "Ох, охота! - Сергей Алексеев"

Из такого нежного меха только и можно, что кисточки делать. К тому же зверек этот необычный даже в том, как с него шкурку снимают — без единого пореза, начиная с широкой пасти, и потом натягивают на необычную, рогатую правилку мездрой вверх и выпускают наружу только хвост. Причем обдирать его следует очень осторожно, если разрежешь железу, тогда хоть из дому беги — запах хорька покажется одеколоном. Однажды мыши спустили (изгрызли) в капкане колонка, но отец все равно снял шкурку, дескать, в хозяйстве сгодится, а хвост отдал мне, из которого я и наделал кистей. И сразу же начал получать на рисовании одни пятерки, потому что колонок сам солнечного, горящего цвета, хоть в краску не обмакивай, а бери и рисуй! Столь яркий, демаскирующий цвет зверька, причем одинаковый во все времена года, в бело-коричнево-черных пригашенных красках сибирской зимы выглядит настолько неестественно, что кажется, природа пошутила над зверьком, максимально облегчила задачу противнику — разве спрячешься, затаишься с такой шкуркой? Но дело в том, что у колонка, кроме соболя, больше нет врагов, но и пушной король всего лишь прогоняет его и никогда не делает добычей.

Зверек этот водится исключительно в Сибири, и в наших местах его было довольно много, за сезон отец ловил десятка полтора. Живет он в самой разной тайге, борах, чернолесье, осинниках, на старых вырубках — в общем, везде, где есть мыши, бурундуки, мелкие птахи, а они есть везде. Отличается от других куньих тем, что самка вынашивает потомство в кратчайший срок — ровно за месяц. Однако при такой скорости потомство приносит раз в год количеством до шести детенышей, и при этом выкармливает одна, без помощи папаши. Почему-то перед ледоставом, когда уже большие забереги, но еще нет снега, колонок любит выходить к водоемам и лазать по невысоким ивам и кустарникам. То же самое, кстати, в это время делает и норка, хотя потом ее на дерево не загонишь. Пищи там для них никакой нет, значит, причина совершенно иная. Однажды мы с приятелем заехали на мотоцикле ко мне на родину побелковать, где техника наша благополучно сломалась — перегрели и запороли двигатель. Тут уж было не до охоты, «Иж-планета» у товарища была новенькой, обкатку не прошла, и с горя мы отправились назад пешком вдоль реки и вот за шестьдесят километров пешего пути по пойменным лугам и борам без собаки добыли семь норок и пять колонков, причем все оказались самцы и всех сняли с прибрежного ивняка. Пришли в райцентр, сдали шкурки в райпотребсоюз, там же на вырученные деньги купили новый мотор да еще подрядили «УАЗ» в обратный путь. Это все ее величество Удача.

Горностай

То, что он ездит на плечах государей и светских львиц, известно всем, как и то, что соболь, например, драгоценность, а горностай — признак благородства, изящества, та самая светотень, подчеркивающая цельность красоты. Однако долгое время жизнь этого зверька оставалась таинственной, необычной, порою, даже чудесной — от того же незнания. Конечно же, у любого биолога глаза на лоб полезут, когда самка горностая, прожив, к примеру, год в полном одиночестве, вдруг беременеет и производит на свет вполне здоровых, полноценных детенышей. Что? Как? Почему? Ответ так же прост, как необычен: самец огуливает в буквальном смысле слепых новорожденных самочек. Как уж он это делает, непонятно, но делает, и в результате осемененная самка вырастает, взрослеет и весной, когда у нее созревают яйцеклетки, происходит нормальное зачатие. То есть природа заложила в горностая потрясающую выживаемость: отец может уже украшать своей шкуркой шею какой-нибудь заморской красавицы, а дети его находятся еще в утробе матери. Поэтому зверек этот распространен практически по всей нашей стране и изживы ему не будет еще и потому, что основная пища — грызуны, мыши всех видов, крысы, суслики, реже бурундуки и боровая дичь.

Благодаря своим небольшим размерам и обтекаемому, аэродинамическому телу, горностай большую часть времени на охоте проводит под снегом, где прячется добыча. Его следы возникают внезапно и так же исчезают, иногда в рыхлом, неслежавшемся снегу он проходит до полусотни метров. Слышит писк мыши не хуже лисы — до полукилометра, и в тот час меняет направление. Мы подманивали лис за брошенной фермой на обыкновенный пищик, изображающий писк мыши.

Рыжая бестия гуляла от нас в полукилометре и нас не слышала, но вдруг словно из небытия примерно в ста метрах от нас возник горностай, хорошо видимый даже без бинокля из-за косых лучей солнца. То есть услышал писк, будучи под снегом, однако, пробежав несколько метров в нашу сторону, затаился, послушал писк и, видимо уловив фальшь, стремительно исчез. После этого случая я несколько раз пробовал пищать в предполагаемых местах обитания горностая, и результат в точности повторялся, и один раз даже зверек довольно скоро приблизился метров на сорок — видно, глуховатый был. Из-за такой подснежной жизни никогда невозможно точно определить, сколько горностая на участке. Они вдруг начинают попадать в соболиные и норочьи ловушки, поэтому промысловики редко ставят на них капканы специально.

Летом горностай не в пример колонку меняет окраску, спина у него становится серая с рыжеватым подпалом. Он и так-то не боится людей и часто селится возле деревень, отлавливая мышей, в теплое время года вообще теряет осторожность — видно, как и песец, знает, что шкурка его никому не нужна. Может преспокойно перебежать впереди лесную дорогу и еще встать на обочине, чтобы полюбопытствовать. Очень часто встречаешься с ними во время сбора ягод — смородины, малины, хотя они кроме мяса ничего не едят. Были случаи, когда горностай промышлял даже на колхозных зернотоках и сушилках, где обилие грызунов, и составлял конкуренцию котам.

Ондатра

Этого чудо-зверька начали расселять еще с 1929 года, однако в Томской области промысел его разрешили в конце пятидесятых. Кто и как его завез и где выпустил, неизвестно, однако охотники, промышлявшие водяную крысу (доводили на нее план) стали ловить странного зверя с отвратительным змеиным хвостом и поначалу затылки чесали. Кинулись читать литературу, в основном журнал «Охота и охотничье хозяйство», сравнили с картинками — точно, запретная тогда ондатра. Вон, оказывается, какая американская тварь! Между тем ее развелось столько, что трава на пойменных озерах была словно ножницами выстрижена: как вечер, так по озеру только «усы» распускаются — ондатра на кормежку выходит. И вот наконец разрешили ловить, и после первого же сезона промысловики облегченно вздохнули: теперь не только белка основная дичь, на «крысе», а именно так до сей поры ее зовут в России, можно еще лучше заработать.

Ондатра в какой-то степени в то время спасла не только охотничий промысел, но и другие виды пушного зверька, оттянула на себя внимание, интересы и позволила ему вздохнуть свободно, расслабиться и восстановить численность. В первые годы лова штатники в разы перекрывали все планы и потом уже не рвали так жилы в зимний сезон. При этом промысловики ощущали странное чувство: от того, что ее ловили по несколько сотен за осень, количество ондатры с каждым годом увеличивалось, чего по их опыту и быть не должно. В то время они и представления не имели о так называемом «эффекте вселения», когда ввезенный и прошедший дезинфекцию здоровый зверек какое-то время не подвержен болезням, а при огромной, нетронутой кормовой базе и способности давать за лето по два-три потомства, размножается в арифметической прогрессии.