Читать книгу - "Ох, охота! - Сергей Алексеев"

Куница-желтодушка (имеющая на груди роскошное жабо желтоватого цвета) не в пример соболю плотоядна. Основная ее пища это мыши, птицы и белки, за которыми она с удовольствием охотится. Не слышал о глухарях, но куропатку, рябчика и тетерева она берет без особого труда, и точно так же — на ночевке в снегу. Распространена в настоящее время по всей европейской лесной части России от Калининградской области до некоторых районов Ханты-Мансийского национального округа.

Но есть еще одна разновидность, куница-белодушка, или каменная, ареал рассеивания которой связан не только с лесами, но и горными районами, лесостепными пространствами и близостью… к человеческому жилью. Она преспокойно живет на окраинах городов и даже внутригородских парков, питаясь грызунами, теми же прикормленными человеком белками и даже голубями. Рассказывают случаи нападения каменных куниц на домашних кошек, во что верится с трудом — если только по глупости или от великого голода.

Белка

Второе ее название на русском языке — векша, которое стало названием денежной единицы в Древней Руси. Это впрямую говорит о том, что беличья шкурка когда-то являлась монетой, расчетным средством. И это же доказывает версию о том, что славяне, элитная часть этого этноса, жили с лова, соответственно устраивали свое государство и употребляли в обиходе слова, связанные с охотой и добычей. Возможно, белка — это собственно название зверька, произошедшее от «белый — светлый — прекрасный», а векша — шкурка, как деньги, единица измерения стоимости. Хотя в летописях есть упоминание об уплате дани Русью хазарам «по белици от дыма», то есть по белке с двора. В любом случае столь близкая связь этого зверька с экономикой, благополучной жизнью наших предков говорит о том, что белка была неким национальным продуктом, весьма распространенным и даже символическим «золотым запасом», коли шкурками платили дань, а хазары признавали их за ценность и брали. Кроме всего, это означает, что на Руси промысел белки был чуть ли не делом каждой семьи — с лова жили. И это неудивительно: хвойные леса, вековые сосновые боры — место обитания этого зверька — в то время покрывали подавляющую часть территории государства.

Белка — зверек, довольно быстро привыкающий к человеку. Всем известно, что она легко начинает брать корм с руки и даже попрошайничает в парках. Добрые люди радуются контакту с живой природой, с удовольствием подают нищим белкам и тем самым губят в них дикую, естественную природу. Наверное, это неплохо, гуляя, показать ребенку живую белочку, дать ей орехов; можно даже отловить ее и, окончательно приручив, посадить в колесо, дабы сделать игрушку… Экзюпери сказал — мы в ответе за тех, кого приручили. А мы, разрушая природную гармонию маленького любопытного зверька, готовы взять ответственность на себя за все его поколение, которое будет не способно даже прокормить себя, не то что спастись от хищника?

Не в пример с другими пушными белка — зверек дневной и выходит на кормежку рано утром, на рассвете. Легче всего найти ее можно там, где хороший урожай кедровых, еловых или сосновых шишек. Кроме собственно кормежки, белка ведет заготовку орехов и семян на зиму, для чего с утра до вечера шелушит шишки, набивает за щеку и несет в кладовую, которую устраивает в укромном дупле. По рассказам охотников, запас кедровых орехов в урожайный год только в одной кладовой составляет около восьми килограммов, а их бывает несколько. Поскольку кедр хорошо плодоносит раз в четыре года, то все остальное время белка ест семена из шишек ели и сосны и их же готовит на зиму. Кормящегося на этих деревьях зверька легко отличить: на щеке набивается крупный смоляной желвак. Пасется белка обычно на старых, плодоносных соснах и елях и только в голодный год берет шишку с молодых, возможно, потому, что она очень смолистая. Когда в тридцатых годах по Чети срубили вековые боры и оставили только семенные сосны, пять-шесть на гектар, в шестидесятых вся белка была только на этих деревьях, вчетверо выше, чем остальной молодой лес. Очень редко, но бывает тотальный неурожай на шишку, и тогда большая часть белки мигрирует, иногда за сотни километров, а оставшаяся перебивается грибами и хвоей. Старые промысловики знают приметы: если белка сушит грибы (они говорят, «сухари в дорогу»), значит на елово-сосновую шишку неурожай, то есть возможна миграция. То же самое может случиться, если все время поднимаешь белку с земли, да еще с «кислой», прошлогодней шишки.

Я несколько раз, обычно в сентябре, когда идет линька, наблюдал это великое переселение: белки идут лавиной, проходя через деревни по заборам и даже крышам домов и сараев — только хвосты развеваются. Они словно знают, что еще не вылиняли, что их шкурка никуда не годится, и поэтому ничего не боятся. Ошалевшие собаки мечутся и беспорядочно лают, а охотники в это время горюют: проходная белка надолго не задержится и ко времени, когда вызреет ее шкурка, уйдет. И напротив, радуются, когда миграция подгадала к сроку охоты.

Но говорят, это массовое переселение связано не только с отсутствием корма; есть еще какие-то необъяснимые причины, толкающие зверьков собираться в огромные стаи и уходить с обжитой земли в чужие места, форсируя вплавь широкие реки, где их гибнет достаточно много. И вообще с уходом-приходом белки могут твориться чудеса. Например, когда промысловик для себя ведет учет ее численности, тешится надеждами: самки успели сделать за лето по три помета, а в каждом до десятка бельчат, и глядишь, к началу сезона выйти успеют, завести себе на ушах кисточки — верный признак окончания линьки. Но наступает срок, промысловик выходит на охоту, а белки нет! Так, одна-две скачут, а остальные тихо собрались и исчезли в неизвестном направлении, хотя шишки навалом. Но вот выпал снег, морозец ударил, и уж отчаявшийся охотник глядит, а утром весь бор следами усеян — вернулась, родимая! А отстрелял первую, посмотрел — чужая белка-то, такой сроду и не видывал. Но вот надо же, осела, заселилась в готовые гайна и, на удивление, каким-то неведомым образом отыскала кладовые местной, ушедшей в неведомые края, и таким образом легко пережила зиму. А с весны начала давать потомство…

Колонок

Свое название он получил в глубокой древности за ярко-рыжий, солнечный цвет, ибо «коло» — солнце. С раннего детства, глядя на отцовский труд, особенно когда он уже дома снимал шкурки с пушного зверька, мездрил их и растягивал на правилах, я все время гадал, что делают, например, из норки, белки, горностая, поскольку не верил, что только шьют шапки и шубы. Потому что весь народ вокруг ходил в телогрейках, солдатских шапках и лишь на праздник или в гости надевал пальто с цигейковым воротником, а в овчинных полушубках, которые у нас и называли шубами, управлялись по хозяйству или ездили в мороз за сеном. Я не мог представить, где и кто носит шубы из тонких, как бумажка, шкурок, поэтому думал, что батя меня разыгрывает. Но когда он сказал, что из колонка кроме шуб делают еще и кисти для рисования, я поверил сразу.