Читать книгу - "Умытые кровью. Книга 1. Поганое семя - Феликс Разумовский"

Поднялся Граевский от грохота разрывов. Еще ничего не понимая, действуя по фронтовой привычке, он быстро натянул штаны, сунул в сапоги босые ноги и, нырнув, не застегивая, в гимнастерку, растолкал сладко спавшую дивчину:

– Подымайся, живо.

За окнами уже рассвело, в щель между шторами сочился свет пасмурного зимнего утра. Снова бабахнуло, теперь совсем близко, отель «Пассаж» вздрогнул, и в комнату вместе с выбитыми стеклами ворвался морозный воздух.

– Ой, лишечко! – Еще толком не проснувшаяся, как была, в неглиже, барышня сдуру полезла под кровать.

– Куда! Одевайся!

Дивчина кое-как влезла в платье. Чулки и пояс – в одну руку, туфли в другую, и с криком: «Ратуйте, люди!» молнией метнулась вон из номера.

– Так-то лучше. – Не сдержав ухмылки, Граевский надел шинель, захватил вещмешок и выскочил следом. В коридоре он очутился одновременно с Паршиным, тот был сосредоточен, одет не по форме и нежно поддерживал за плечи отчаянно зевавшую гимназистку. Чуть позже появился Страшила, мрачный, недовольный, видимо, потревоженный в самый неподходящий момент. К его мощному торсу жалась хозяйка заведения, взлохмаченная, поблекшая, с тревожным блеском в глазах. Ночь любви состарила ее, с безжалостностью палача обнажила морщины начинающей увядать женщины.

В коридоре тем временем уже вовсю хлопали двери, из номеров вылетали разбуженные постояльцы, какие-то хмурые личности, полуголые девицы. Крики, суета, женский визг. Откуда-то вынырнул вчерашний Хайм, ошалевший, с выпученными глазами:

– Кулой гэвэл! – Голова его мелко тряслась, посеревшее лицо походило на печеное яблоко. – Что они делают, что делают они! Этого же даже Содома не делала с Гоморрой!

С пояса его штанов скорбно свисали старые, донельзя засаленные подтяжки.

Канонада между тем усилилась, стреляли побатарейно, фугасным огнем. От близкого разрыва потолок в коридоре пошел трещинами, посыпалась штукатурка и на разбитых стеклах заиграли отсветы пламени – напротив, через улицу, загорелась керосиновая лавка.

– Едрена мать! – Хозяйка заведения перекрестилась, повисла у Страшилы на руке. – Это ж конец света! Геенна огненная!

– Судя по всему, это шестидюймовка, мадам. – Граевский сочувственно глянул на Страшилу, усмехнулся. – Будет очень нехорошо, если очередной снаряд угодит нам на головы. Может, продолжим разговор в подвале?

– Зачем в подвале? Для чего в подвале? – Отчаянно жестикулируя, Хайм придвинулся к хозяйке заведения, выпученные глаза его бешено вращались. – Мадам Полина, вы все ж таки не забывайте, там же винный припас, закрома… Эта ж публика живо приделает этому всему длинные ноги.

Но тут громыхнуло совсем рядом, да так, что здание гостиницы заходило ходуном, и вопрос решился сам собой – Хайм первым бросился на кухню, откуда по узкой каменной лестнице можно было спуститься в подвал. Постояльцы, веселые барышни, офицеры устремились следом за ним, а на улицах древнего Киева рушились дома, огромными кострами полыхали пожары, рвались снаряды на Крещатике и в Лавре. Это большевики, выставив свои батареи в районе Дарницы, начали бомбардировку безоружного города. С какой целью – непонятно. Видимо, главнокомандующий Муравьев любил театральные эффекты ничуть не меньше, чем прапорщик Паршин.

В подвале было свежо, пахло сыростью, крысами и березовыми поленьями, аккуратно сложенными вдоль стены. Свет хмурого утра с трудом пробивался сквозь крохотные оконца, выхватывая из полумрака лари, рундуки, тугие мешки, подвешенные к потолку. Из больших, поделенных на гнезда корзин выглядывали горлышки бутылок.

Не переставая чертыхаться, Страшила отыскал в полутьме Хайма и тронул его за плечо:

– А что, любезный, сапожник есть тут где-нибудь поблизости?

– Три погрома, три свирепых еврейских погрома прошли через меня. – Тот сидел на напольных, с разновесом, весах и, уткнувшись лицом в ладони, раскачивался, словно на молитве в синагоге. – Но меня еще никогда не брали на пушку. И хотел бы я знать, кто пропоет «Эль молей рахим» над моим остывающим телом? А сапожник есть, как не быть сапожнику. По нашей стороне после ихней церкви третий дом направо, тройное удовольствие: хочете – ремонт, хочете – на заказ, хочете – обувной конфексион под фирмой «Элегант». Может, поехать мне все же в Буэнос-Айрес? Там, говорят, шикарный климат и сплошные мулаты в панамах.

– А здесь собачий холод и сплошные евреи в подтяжках. – Страшила беззлобно ухмыльнулся и, шаркая оторванной подошвой, подошел к Граевскому: – Ну что, командир, пора огонь разводить, не май месяц. Да и позавтракать не мешало бы.

Пооглядевшись, стали обустраиваться. Высадив стекла в оконцах, чтобы вытягивало дым, разожгли шумный, веселый костерок, принесли из кухни пару выварок. Одну, побольше, поставили за поленницу – нормальная жизнь начинается с сортира, другую, с водой, водрузили на огонь, и гостиничный повар, сразу воодушевившись, принялся готовить кулеш по-казацки с салом. Жизнь потихоньку налаживалась. Визги, крики и громовые проклятья поутихли, постояльцы побойчее притащили из отеля кое-какую мебель, керосиновые лампы, посуду, свечи. Хайм, перестав громко печалиться, с мрачным видом принялся бродить по подвалу, девицы хором попросили горячительного, и хозяйка, закурив, указала папиросой на бутылочное эльдорадо:

– Бог с вами, пользуйтесь.

Обедали с аппетитом и водочкой, потом тянули время за разговорами, картами и опять-таки водочкой, затем ужинали при свечах, пили чай с черствыми булками и, наконец, отправились на боковую – под грохот нескончаемой канонады. Однако ровно в час ночи стрельба прекратилась, словно отрезало.

«Ну-ну, притомились товарищи. – Проснувшись от наступившей тишины, Граевский нащупал спички, закурил и, почувствовав, что больше не уснет, поднялся. – Значит, не сегодня-завтра заявятся».

В подвале царил полумрак – костры, разложенные на ночь, прогорели, люди, разбившись на тесные компании, жались к остывающим углям. Слышались храп, стоны, кто-то скороговоркой бормотал во сне:

– Нансук, грисбон, шивьет, марин, сто карбованцев аршин…

– Петя, подъем. – Присев на корточки, Граевский растолкал сопевшего неподалеку Страшилу, усмехнулся: – Хватит спать, пойдем, ноги разомнем.