Читать книгу - "Наследник императора - Александр Старшинов"

В конце концов, так и не сумев прорвать строй и пробиться к повозками, даки вновь отступили к придорожным кустам. Достать их теперь не было никакой возможности. Хуже того — у римлян закончились дротики. Даже запасные колчаны, что везли в обозе, и те успели почти все расстрелять, осталось не больше десятка.

— Они ждут подкрепления, — решил Приск. — И если дождутся — нам конец.

Лонгин кивнул, соглашаясь.

— Что предлагаешь? — спросил легат.

— Останемся на месте — погибнем. Надо атаковать.

— Что?

— Прорываться вперед. Поваленное дерево впереди не даст проехать повозкам. Придется всё бросить.

— Я не могу.

— Возьми самое ценное. Только быстро. Выпрягаем мулов, две повозки сталкиваем влево — две другие вправо и поскачем вперед. Резвый мой удрал — не видать. Значит, прорвемся. Слуги сядут на мулов. Решайся!

Лонгин оглянулся — лишь на миг, чтобы скользнуть взглядом по придорожным зарослям. Потом повернулся к Асклепию, что притулился за деревянной обивкой первой повозки.

— Выпрягаем мулов! — отдал приказ легат.

* * *

Дальнейшее снилось Приску потом не раз в различных вариантах — то повозки загорались, едва громоздкие деревянные дуры начинали сталкивать к обочине, а даки выскакивали из засады, прежде чем римляне успевали что-то предпринять, и обстреливали вспыхивающими в полете стрелами. Роем взмывали стрелы, ауксиларии падали, Приск с Лонгином оставались одни — в цепких лапах подоспевших неведомо откуда незнакомых личностей в длинных льняных рубахах. Связанные, римляне не могли пошевелиться и даже кричать не могли, потому что рот каждого стягивала веревочная узда.

Просыпаясь, Приск с трудом восстанавливал картину реальную — будто складывал черепки разбитой амфоры. Но нескольким осколкам всякий раз не находилось подходящего места.

Слуги выпрягли мулов быстро и, почти не мешкая, столкнули повозки — будто приглашали варваров за добычей. А потом весь отряд устремился вперед. Приску отдали кобылу одного из погибших ауксилариев — не молодую, но послушную животину. Несколько человек, оставшихся без лошадей, посадили на мулов из повозок или за спины товарищам.

И пошли на прорыв. Расчет Приска оправдался — отряд варваров не страдал излишней дисциплиной. Увидев брошенные повозки (из одной как бы случайно выпала корзина, покатились в пыль серебряные и бронзовые кубки), самые нетерпеливые из нападавших ринулись грабить, начисто позабыв, что живая добыча ускользает из тенет.

Впрочем, бегство не напоминало простую скачку — десяток варваров все же попытался задержать римлян, но безлошадный статус нападавших сыграл на руку легату и его спутникам. Из римлян из прорыва не вышли двое — остальные, не пострадав или отделавшись царапинами, сумели не только уцелеть, но и увезти мешки, названные легатом ценнейшими.

Сам Приск, опять же очутившийся на острие прорыва, прикончил одного из нападавших и сбил с ног второго.

Однако этот первый прорыв не решил дела — не проскакал отряд и четверти часа, как им наперерез из зарослей вновь выскочили даки.

— Не останавливаться! — заорал легат так страшно, что глаза налились кровью, а на лбу вздулись жилы. — Вперед!

Приск скакал слева от легата и старался не оглядываться — потому не ведал, что творилось позади, и остался ли вообще кто-то из конвоя. Это не имело значения. Главное — навстречу бежали все новые и новые даки. Приск отпустил узду полностью, щит повесил на круп кобылы, в левую руку схватил фалькс (когда и как это произошло — не мог вспомнить). Теперь каждого, кто оказывался на расстоянии удара, центурион успокаивал навсегда. Поддевал фальксом щиты, вырывая их из рук; вспаривал животы, выворачивал ребра наружу. При каждом ударе левая рука отдавалась старой глухой болью, но меч держала твердо. В десницу центурион взял спату — и если кто пытался вклиниться между центурионом и легатом — времени пожалеть об этом у него не оставалось. Когда еще через четверть часа они остановились, Приску показалось, что обе руки у него деревянные, и чудовищная боль начала сводить плечи — хоть кричи.

— Клянусь Марсом, такого я еще не видел, — признался легат. — Как тебе удалось проделать такое?

— Я много тренировался с фальксом, придумывал, как отразить удары дакийской косы. И вот надумал… это…

Центурион оглянулся. Как ни странно, они потеряли во второй схватке только троих, да среди раненых прибавилось двое. Однако останавливаться было рано — даки, насытившись грабежом, вполне могли устремиться в погоню.

Проскакав около мили, центурион заметил впереди стоящего у обочины жеребца: это его Резвый, выдохнувшись после скачки, пытался щипать траву, но мешали жесткие удила.

— Ты отличный вояка, центурион, — заметил Лонгин, когда Приск вернулся к отряду, пересев на Резвого (центурион привязался к строптивому жеребцу и не хотел менять его на другого скакуна). — Но вот чем тебе точно надо заняться — так это верховой ездой.

— Да, как только будет время…

— Раньше, чем ты думаешь. Завтра остановимся на почтовой станции. Я останусь. А ты поскачешь вперед — предупредить трибуна[19]Марка Требония о том, что я прибываю.

— Зачем? — не сразу понял Приск.

— Пусть подготовится к моему приезду. Не люблю являться нежданным гостем к друзьям. Что хорошего, если ты зайдешь в дом, а хозяин пьян, хозяйка с любовником, а рабы обжираются в хозяйском триклинии?[20]

Лонгин похлопал центуриона по плечу, давая понять, что знает о положении дел в Дробете и так. Некое панибратство, порой демонстративное, удивляло в Лонгине. Однако Приск не сомневался, что в нужный момент легат сумеет обозначить расстояние между собой и подчиненными. Молодому же центуриону льстило такое почти дружеское отношение, тем более что по происхождению они были ровней — вот только отцу Приска «повезло» угодить в немилость Домициана. Теперь Судьба одаривала сына «врага народа»[21]шансом на удачу, только рядом с удачей холодной тенью, не отставая, шагала смертельная опасность.

Но это не могло остановить центуриона.