Читать книгу - "Крепостное право - Мария Баганова"

Родился Николай Николаевич Шипов в 1802 году в Выездной слободе близ города Арзамаса Нижегородской губернии. Был он крепостным помещика Салтыкова, но происходил из зажиточной семьи. Шипов вспоминал: «Отец мой был помещичий крестьянин; имел хорошее состояние; занимался торговлею скотом, для чего ежегодно ездил в Симбирскую и Оренбургскую губернии за баранами. Он был человек грамотный, начитанный; пользовался почетом и уважением». А кроме того Шипова-старшего барин сделал в деревне бурмистром, то есть старостой. Многие бы воспользовались представившейся возможностью для личного обогащения. Помните, у Некрасова: «У бурмистра Власа бабушка Ненила починить избенку леса попросила…»? Но Шипов-старший был не таким, как Влас: обирать односельчан ему не позволяла совесть.

Шипов писал: «Эта должность, завидная для других, ни мне, ни отцу моему не нравилась: во-первых, потому, что наши торговые дела требовали частых отлучек отца из дому, а тут надо было постоянно находиться в слободе; во-вторых, потому, что при взыскании оброка невольно приходилось входить в неприятные столкновения с крестьянами и наживать себе врагов. К тому же отец постоянно опасался, как бы не подпасть под гнев помещика и не подвергнуться какому наказанию. При нашем помещике, человеке довольно взбалмошном, это случалось нередко.

Например, однажды в 1820 году, – не припомню, по какому случаю, – помещик прислал к моему отцу из другой вотчины крестьянина с приказанием посадить его на цепь и кормить однажды в сутки по фунту черного хлеба, впредь до нового распоряжения; при этом было объявлено отцу, что если узник убежит или его будут лучше кормить, то с отца строго взыщется. Приковали мужичка цепью к стене в нашем старом доме и одного человека приставили его караулить; есть же из человеколюбия отец приказал давать узнику довольно. Прошло с полгода. Отец отлучился ненадолго из дому по торговым делам. В это время узник бежал. Донесли помещику, который немедленно и приказал взять с отца 7000 рублей штрафу. Чрез несколько времени бежавший крестьянин был пойман; но деньги остались, разумеется, у помещика».

В обязанности старосты или бурмистра входил сбор оброка. Андрей Парфёнович Заблоцкий-Десятовский писал о том, что оброк мог собираться двумя способами: «…Оброк, назначаемый помещиком, уплачивается: а) или общим итогом, за круговым ручательством всех; в таком случае богатые платят за бедных; или б) каждый крестьянин вносит за себя отдельно помещику. В таком случае, если крестьянин занимается промыслом на стороне, помещик требует с него оброк вперед: «принеси, говорит он ему, деньги и бери паспорт; я так не верю». Для зажиточных это ничего; но бедные всегда берут вперед у подрядчиков своих деньги, платя им огромные проценты – до 15 % в месяц».

Шипов-старший был человеком порядочным и добрым. Доходило до того, что он из своего кармана платил барину оброк за неимущих крестьян. Сам барин в деревне не показывался, он предпочитал жить в Петербурге на широкую ногу и постоянно нуждался в деньгах. Оплачивать его прихоти вынуждены были крестьяне, которым он то и дело увеличивал размер оброка. Дошло до того, что на каждую ревизскую душу падало, вместе с мирскими расходами, свыше 100 рублей ассигнациями оброка. Это были огромные деньги. Сравните: за два рубля можно было купить хорошую жирную курицу или утку, гусь стоил 2 рубля 50 копеек. Хотя, конечно, при светской жизни в Петербурге барин легко мог спустить эти деньги очень быстро: модное платье обходилось не менее 75-ти рублей, а если добавить все сопутствующие расходы, то выход в свет обходился рублей в 150–180.

Богатые крестьяне могли уплатить столь большой оброк, но были и такие, что еле сводили концы с концами. «Тогда делали раскладку оброка на богатых и зажиточных плательщиков. Таким образом выходило, что, например, мы с отцом платили помещику оброка свыше 5000 рублей асс. в год; а один крестьянин уплачивал до 10 000 рублей», – пишет Шипов. Иногда бурмистру даже приходилось занимать деньги под проценты, чтобы выплатить оброк барину. Если же вдруг крестьяне не могли выплатить оброк в срок, то барин срывал злость на бурмистре: грозил посадить в смирительный дом или сослать в Сибирь на поселение.

Конечно, при таких обстоятельствах Шипов-старший должность бурмистра ненавидел и мечтал об увольнении. Только по собственному желанию он этого сделать не мог, а барин не разрешал. Как-то в ответ на особо настойчивую просьбу он велел передать: «Если Шипов станет даже помышлять об увольнении, то я сделаю с ним то, чего он никогда не ожидал: его самого сошлю в Сибирь на поселение, а сына его отдам в солдаты».

И все же деньги в семье Шиповых водились. Не раз работящий крестьянин просил барина позволить ему выкупиться на свободу, но помещик не соглашался. Да и других своих состоятельных крестьян на волю не отпускал ни за какие деньги.

Какая же могла быть тому причина? Рассказывали так: «Один из крестьян нашего господина, подмосковной вотчины, некто Прохоров, имел в деревне небольшой дом и на незначительную сумму торговал в Москве красным товаром. Торговля его была незавидна. Он ходил в овчинном тулупе и вообще казался человеком небогатым. В 1815 году Прохоров предложил своему господину отпустить его на волю за небольшую сумму, с тем, что эти деньги будут вносить за него будто бы московские купцы. Барин изъявил на то согласие. После того Прохоров купил в Москве большой каменный дом; отделал его богато и тут же построил обширную фабрику. Раз как-то этот Прохоров встретился в Москве с своим бывшим господином и пригласил его к себе в гости. Барин пришел и немало дивился, смотря на прекрасный дом и фабрику Прохорова; очень сожалел, что отпустил от себя такого человека, и дал себе слово впредь никого из своих крестьян не отпускать на свободу. Так и сделал».

Конечно, крепостной человек и в торговых делах был во многом стеснен. Стоило конкурентам распустить слух, что на Шиповых состоит большой начет по управлению вотчиною и что поэтому их скот и все товары будут арестованы, так другие купцы уже и отказывались иметь с ними дело. Шиповы несли убытки.

«Я видел, что если и впредь так пойдет дело, то мы совершенно разоримся, – писал Шипов. – Надо было что-нибудь придумать к улучшению своего положения». Шиповы через управляющего умоляли барина дать свободу, хотя бы сыну, с тем чтобы отец остался крепостным, предлагали 50 тысяч рублей – но управляющий отказался даже говорить с барином на эту тему.

«Тогда я задумал бежать из дому и более не возвращаться к отцу. Хотелось попытать счастия на чужой стороне. Это было в конце 1830 года», – пишет Шипов.

К побегу он подошел умно: исходатайствовал себе паспорт и отправился как бы по торговым делам, решив более не возвращаться. Но с первого раза это исполнить не удалось: отец Шипова заболел и умер, пришлось вернуться на похороны. Но после того, как по деревне поползи слухи, что барин задумал отдать Шипова в рекруты, он бежал из родной деревни вместе с семьей. С тех пор он часто перебирался с места на место: жил в Одессе, Румынии или в Кавказской армии. Покупал и продавал товары у калмыков. Торговал нефтью, добываемой в Грозном. Вел дела в Стамбуле… Там он повстречался с эмигрировавшими из России старообрядцами. Шипов вспоминал: «Старообрядцы… расспрашивали меня про Россию. Я им рассказывал, что для свободных у нас житье хорошее; но господским крестьянам жить очень худо: бедность, барщина да оброки совсем их измучили. Старообрядцы об этом не мало жалели».

Шипову приходилось жить по поддельному паспорту, а то и вовсе без документов. В своих мемуарах он писал: «О, свобода, свобода! Где те люди счастливые, под какою планетою родились, которые не видели и не видят никакого гонения, никакого стеснения? Живут они по своей вольной волюшке и ничего не боятся. А я?.. Мне постоянно, во сне и наяву, представляется, что меня преследуют – в темницу сажают, деньги мои отбирают, жену с сыном и дочерью со мною разлучают, в доме моем повелевают и всё по-своему распоряжают; из отчизны милой в изгнание посылают и на прах родителей пролить слезы не допускают…»

В 1839 году его опознали как беглого крепостного и выслали в Арзамас с женою и сыном. Здесь он сидел в остроге, ухитрился собрать с прежних должников «порядочные деньги, благодаря которым… выпущен был из острога на поручительство». В 1841 году его вернули помещику. Но Шипов достал себе паспорт для разъездов по стране и продолжил заниматься торговлей. В конце 1843 года он познакомился с одним столоначальником, который давал Шипову читать законы.