Читать книгу - "Крепостное право - Мария Баганова"

уже в своей кровати, после чего немедленно тяжело заболела. Несколько недель она лежала при смерти, и хотя все в уезде очень скоро узнали о происшествии, но, ввиду того что сами сестры не заявляли о случившемся, местные власти не принимали никаких мер к обнаружению преступников, полагая, что пострадавшие из конфузливости желают потушить скандальное дело. Между тем это было не совсем так: Эмилия Васильевна, одна распоряжавшаяся и командовавшая всем и всеми, находилась в таком состоянии, что с нею нельзя было говорить о чем бы то ни было, а Дия не знала без приказания сестры, как поступить в этом случае, так как привыкла делать только то, на что указывала ей Милочка. Но, оправившись, старшая сестра пришла в ужас, что не было сделано заявления о случившемся, и, наоборот, решила дать делу как можно более громкую огласку. Она не только известила об этом местное начальство, но все три сестры решили предстать самолично перед уездным предводителем дворянства, а затем и перед губернатором. Рассказывали, что как только у одного из них Милочка доводила свой рассказ до того места, как «разбойники» начали срывать с нее одежду, все три сестры вскакивали с своих мест, бросались друг другу в объятия и начинали рыдать».

Дело «о злонамеренном нападении на сестер Тончевых и о жестоком избиении двух старших из них» было заведено, но, быть может потому, что Милочка успела вооружить против себя всех властей, следствие велось кое как, и преступники так и не были обнаружены».

Впрочем, иногда попытки проучить садистов оборачивались трагедиями. Так случилось в имении отставного ротмистра Евреинова в Боровичском уезде Новгородской губернии. Крепостными там командовал управляющий Септимий Мирецкий, который безжалостно их эксплуатировал, а за малейшие провинности порол. Именно поэтому группа крестьян во главе со старостой села Засопенье Родионом Андреяновым решила, как они потом говорили, «вложить ему ума через задние ворота».

Зимним вечером они подкараулили его на пустой дороге, набросились сзади, накрыли голову тулупом, чтобы он ничего не видел, и отвезли к месту расправы к реке. Там они жестоко избили его еловыми дубинами, а потом сбросили на лед.

Несколько часов спустя, перед рассветом, его стоны услышали проезжавшие крестьяне, подобрали его и отвезли в усадьбу.

Мирецкий расправы не пережил, но перед смертью успел рассказать, что били его крестьяне, лиц которых он не разглядел. Но расследование быстро установило виновных.

Крестьяне каялись и твердили, что хотели только поколотить Мирецкого, а не убивать, но не рассчитали. Староста Андреянов, понимая, что его, как зачинщика, ждет самое суровое наказание, из-под ареста бежал, и найти его так и не смогли. Все остальные отправились на каторгу.

Подобных случаев было немало, есть они и в мемуарах Бобкова: «Много говорили тоже о случае с генералом фон Менгденом. Он любил очень сечь людей. Поэтому каждый день искал случая, чтобы придраться к кому-нибудь, разумеется, находил предлог и порол. Наконец все люди его остервенились. В один день, когда он пришел в конюшню смотреть, как будут сечь повара, человек 12 дворовых набросились на него, связали и стали сечь. Он стал умолять освободить его от наказания. Его отпустили, когда он дал слово, а затем и подписку, что с этого дня он никого наказывать не будет. Об этом случае он никому не говорил и больше уже людей не сек».

А вот что Бобков писал о рязанских помещиках: «Говорил, что помещик Еропкин, кроме оброка с крестьян, брал столько, сколько хотел. Как только узнавал, что у кого-нибудь заводились деньги, сейчас же придирался к какому-нибудь случаю и брал выкуп, то за освобождение от обучения башмачному мастерству, то за освобождение от житья при дворе. Один из его крестьян занимался извозом и имел до 30 лошадей. Он постоянно был в отлучке и редко приезжал домой к братьям, которые тоже были хорошие, исправные мужики. Приехал он как-то домой во время поста и узнал от старосты, что барин не только не даст ему больше паспорта, но даже хочет отобрать лошадей. Задумался мужик, посоветовался с братьями и решил уехать немедленно без паспорта. Братья поехали его провожать. Не успели они целым обозом отъехать верст пять, как их догнал барин с дворовыми. Барин начал было бить хлыстом мужика, а тот хватил его дубиною так, что тот упал без чувств. Начался было суд, который, однако, приостановлен по желанию предводителя дворянства.

Помещик же Волховской очень любил девушек и не пропускал ни одной. У него было правило, что выходившая замуж девица в первую ночь должна была идти на поклон к барину. Случилось, что вышла одна замуж за смелого парня, и он ее после венца не пустил к барину, несмотря на присылку за нею сначала старосты, а потом лакея. Барин, рассерженный неповиновением, сам прибежал за бабой. Муж отдул барина плетью и на другой же день был отправлен в город и сдан в солдаты».

Убийство помещика П.М. Суровцова

Довольно запутанным было дело об убийстве весной 1813 года помещика Петра Суровцова. Произошло это в деревне Ерихино Кадниковского уезда, принадлежавшей матери погибшего – коллежской асессорше Д.А. Суровцовой. Она в Вологодской губернии имела во владении не более сотни ревизских душ (в 1820-е годы ей принадлежало 75 душ мужского пола).

Ее сын, Пётр Суровцов, переезжая из одной деревни в другую, собирал с крестьян оброк, причем требовал непомерно высокий. Прибыв в Ерихино, он потребовал в течение двух дней собрать 2 тысячи руб. Эта сумма явно превышала разумные пределы. В деревне проживало не более 30 крепостных мужского пола, так что на каждого крестьянина падало 66–67 рублей, что по тем временам было немало. Обычно вологодские помещики брали от 10 до 20 рублей с души.

Деревенский староста Андреев попытался объяснить барину, что собрать такую сумму невозможно. Андреев в течение всего дня позволял себе «всякие грубости и произносил брани», но Суровцов стоял на своем. Тогда, как говорится в следственном деле, Андреев «озлобился» на барина и «по наступлении ночного времени, придравшись к нему, ударил его кулаком по лицу и, тем ударом повергши на пол, лежащего на полу топтал и пинал его ногами, после же, схватив за горло, давил минуты с три и задавил».

Свидетелями убийства были восемь крестьян. Они не только не донесли на убийцу, но и помогли ему скрыть следы преступления: переодели жертву в «самое ветхое крестьянское белье и сапоги», завернули «в старую фризовую шинель и, положа в гроб», отвезли тело, «с поруганием на дровнях», к их приходской церкви. Там убийца договорился со священником, дьячком и пономарем о погребении, за что отдал им «господской суммы» 300 руб. и господскую лошадь. Хоронили несчастного Суровцова дважды: первый раз могилу выкопали недостаточно глубокую, и, так как гроб был ветхий, земля сразу провалилась, обнажив тело. Второй раз яму выкопали поглубже и налили в нее воды, чтобы тело поскорее разложилось и невозможно было установить причину смерти.

Затем староста собрал мирской сход, на котором объявил, что помещик заболел и умер естественной смертью. Матери погибшего Андреев написал, что барин умер от болезни, перед смертью был «христиански напутствован и маслом особорован» и захоронен. Он даже получил от подкупленного священника подтверждающее все это свидетельство и сам повез письмо в Калужскую губернию к помещице.

Но Суровцова не поверила, ведь перед отъездом ее сын был совершенно здоров. Она инициировала расследование. На место отправились глава Кадниковского земского суда исправник П.И. Дубровский и «депутат с духовной стороны» священник И.С. Чевский.

Дубровский незамедлительно приступил к допросам. Крестьяне твердили о скоропостижной смерти. А вот Чевскому местные священнослужители дали взятку, и он отстранился от дальнейших следственных действий: «скрытным образом удалился и… объявил, что он будто бы за болезнью при деле быть не может».

Подозрительное поведение Чевского насторожило Дубровского, и он потребовал эксгумации. Дело было в апреле, земля еще не прогрелась, и тело оказалось пригодно для проведения вскрытия. Врач засвидетельствовал, что смерть Суровцова наступила от «удавления». Поняв, что всё вышло наружу, крестьяне принялись каяться и оправдываться «устращиванием, будто бы их, убийцей» – то есть старостой Андреевым.

Дело долго еще кочевало по судебным инстанциям. Конечным приговором старосте Андрееву с соучастниками и лицам, знавшим о преступлении, но не сообщившим о нем куда следует (всего 17 человек, включая священно- и церковнослужителей), назначили